Абдурахман Джами - Лирика

Кто языком зазря болтать привык,
В том не найдешь ни смысла ты, ни прока;
Обвитый сплетнями, как змеями, язык —
Пособник человеческим порокам...

Встречались женщины тебе, чей властный нрав
Не признает чужих деяний, слов и прав?
Их языки длинны и так болтлива речь,
Что пресечет их только острый меч.

Ты слаб становишься, Джами, от жизненных потерь,
В кругу веселья молодых скучаешь ты теперь.
Суров судьбы круговорот — настал и твой черед
Навстречу старости своей открыть с поклоном дверь.

Не найти стройней тебя, как тебе известно.
О, ничтожны мы, любя, как тебе известно!
Роза! Ступишь ли на луч, сдвинется он с места,
Поплывет, стыдясь себя, как тебе известно...
Грудь белее серебра, в серебре упрятан
Сердца твердого гранит, как тебе известно.
Серна из тенет любви прянула обратно
И свободу сохранит, как тебе известно!
Косы долгие до пят — память о тенетах,
Роза — тень любимых щек, как тебе известно...
Блеск чела — мой ясный день, кудри — ночь и отдых,
Черный мускус -лишь намек, как тебе известно!...
Вместе плоть и дух — твой гость, твой Джами — с тобою,
Без тебя он — праха горсть, как тебе известно!

Ночью сыплю звезды слез без тебя, моя луна.
Слезы света не д а ю т, — ночь по-прежнему темна.
До мозолей на губах я, безумный, целовал
Наконечник той стрелы, что мне в сердце вонзена.
Здесь, на улице твоей, гибли пленники любви, —
Этот ветер -вздохи душ, пыль -телами взметена.
Если вдруг в разлуке стал я о встрече говорить,
То горячечный был бред, вовсе не моя вина!
С той поры как ты шутя засучила рукава,
Всюду вздохи, вопли, кровь, вся вселенная больна.
О рубинах речи нет, нынче с цветом губ твоих
Сравнивают алый цвет розы, шелка и вина.
По душе себе Джами верования искал, —
Все религии отверг, лишь любовь ему нужна.

Похитила ты яркость роз, жасминов белых диво,
Твой ротик — маленький бутон, но только говорливый.
Уж если ты не кипарис, друзьям скажу: насильно
Меня, как воду на лугу, к другим бы отвели вы!
Долина смерти — как цветник: спаленные тобою,
Ожогом, как тюльпан внутри, отмечены красиво.
Едва ли я настолько храбр, чтоб не были страшны мне
И завитки твоих волос, и смеха переливы.
Бродя в долине чар любви, чужбины не заметишь,
Никто там даже не вздохнет о доме сиротливо.
Начал описывать пушок над алой верхней губкой,
Бессильно опустил перо Джами красноречивый.

Кто. весть красавице доставит о всех убитых ею
И кто забывчивой напомнит о позабытых ею?
Разлукой ранен я. Где пластырь, чтоб затянулась рана?
Я лишь свиданием с любимой отчаянье развею.
Цвет пурпура и жаркой крови — цвет славы и величья.
Обязан я слезам кровавым всей славою моею.
Своим глазам я благодарен за славу и за слезы,
Пускай в слезах утонут, если не стоят встречи с нею!
Мне год назад она сказала: «Жди будущего года»,
А в этом мне так худо стало, что прошлого жалею.
Не назовусь ее собакой, хотя бы ненадолго, —
На знамени ее державы позором быть не смею.
Страдания Джами увидев, сказал почтенный лекарь:
«Тут, кроме смерти, нет лекарства, помочь я не умею».

По повеленью моему вращайся, вечный небосклон,
Ты отсветом заздравных чаш, как солнцем, будешь озарен.
Найду я все, чего ищу. Я Рахша норов укрощу,
И будет мною приручен неукротимый конь времен.
Друг виночерпий, напои тюрчанку эту допьяна,
За все превратности судьбы сполна я буду отомщен.
Сладкоречивый соловей красивым станет, как павлин, —
Так хочет вещая Хума, ко мне попавшая в полон.
По вечерам сидим и пьем. И снова пить с утра начнем,
Блаженней это, чем, молясь бить за поклонами поклон.
Джами как будто пил щербет, сладчайший рот им был воспет
И сладкогласый соловей был восхищен и вдохновлен.

О, если грозный ход времен разрушит этот скорбный дом,
Пусть все сокровища души навеки сохранятся в нем.
Когда ты видишь по утрам, как розовеет небосклон,
Знай, это глиняный сосуд, слегка окрашенный вином.
Аскет, твой череп мудреца не омрачает нам сердца,
Отнимешь чару — до конца мы будем черпать черепком.
Едва мы раскрываем рот, молва везде про нас идет:
У вздорных слухов нет границ. Беда, коль верить им начнем.
Я эти четки — видит бог! — в кабак бы отдал под залог,
Сто зерен за вина глоток, я чашу пью одним глотком.
Свеча Чигиля, пожалей, не жги, а добрый свет пролей,
Когда, о прелесть, вкруг тебя кружиться стану мотыльком,
Джами, открой нам, не солги, где взял ты мускус кабарги
Ведь разлилось от слов твоих благоухание кругом.

Бог только глину замесил, чтоб нас, людей, создать, —
Л я уже тебя любил, стал трепетно желать.
Ты благость с головы до ног, как будто вечный бог
Из вздоха создал облик твой, пленительную стать.
Под аркой выгнутых бровей твой лик луны светлей,
И свод мечети я отверг, стал лик твой созерцать.
Не веришь ты моей любви, хоть все кругом в крови.
Знай, взоры тяжкие мои на все кладут печать.
Умру я с просьбой на устах: смешай с землей мой прах,
Чтоб склепы бедных жертв твоих надежно устилать.
Убей меня! Пусть хлынет кровь, окрасив твой ковер,
Ведь скоро дней моих ковер судьбе дано скатать.
Зачем' мне рай в загробной мгле? Есть радость на земле.
Рай для Джами там, где тебя он сможет увидать.

Нет силы у меня, чтоб встать, стряхнув твоей дороги прах.
Нет смелости, чтоб, пса прогнав, взамен лежать в твоих дверях.
Ты солнца огненного лик, я — к одинокой тьме привык,
И даже собственная тень мешает мне, внушая страх.
Сегодня иль в один из дней ты лучше кровь мою пролей,
Но край твоих одежд позволь держать в доверчивых руках.
О лекарь, милость мне яви, продай мне средство от любви!
Сказал он: «Без любви живи, не думай о мирских делах!»
К живущим на земле жесток, слезами мир залить я мог,
Как Ной, одну тебя б я спас, в ковчеге плыл с тобой в волнах.
Я твой Фархад-каменотес, — страданья высится утес.
У нас обоих, что ни вздох, любимой имя на устах.
О ней беседовал с людьми, — твердят: «От злой уйди, Джами!»
Кого же мне тогда любить, ответь, всеведущий аллах?!

Я дышащую грудь мою готов без жалости терзать,
Хочу слова, где нет тебя, из сердца вырвать и изгнать.
Я без тебя безвестным был, пылинкой неприметной слыл,
В блистанье лика твоего я отраженно стал сиять.
Как сновиденье предо мной проходит дивный образ твой.
Я счастлив тем, что в мире сем любовь мне выпало узнать.
Хоть за лохмотья нищеты два мира посулили мне,
Честнее рубище носить, бог слишком мало хочет дать!
Моя одежда дорога: блестят там слезы-жемчуга.
Неиссякаем их запас, могу под ноги их метать.
Уверен я: на небесах все небожители в слезах,
Мои стенанья там слышны, и боги стали сострадать.
Велела ты: «Стань псом, Джами! Собачью цепь себе возьми!»
Когда не верным псом твоим, так кем еще могу я стать?!