Мэн Кэ - Мэн-цзы

– Гао-цзы говорит, что у людей нет ни добрых, ни недобрых природных задатков. Некоторые говорят, что природные задатки можно сделать добрыми, а можно сделать их и недобрыми. Потому, когда возвышались такие добрые государи, как Вэнь-ван и У-ван, народ любил доброту, а когда возвышались такие жестокие правители, как Ю-ван и Ли-ван, народ любил жестокость. А еще одни утверждают, что бывают люди с добрыми природными задатками, а бывают с недобрыми, независимо от задатков правителя. Потому хотя и считают Яо достойным государем, тем не менее при нем все же появился такой негодяй, как Сян; хоть и считают Гу-Соу недостойным отцом, между тем у него был достойнейший сын Шунь; были и такие достойные мужи, как Вэйский правитель Ци и княжич Би Гань, которые считали злодея Чжоу-Синя старшим братом, причем признавали его государем.

А ныне вы проповедуете, что природные задатки людей добрые. Если так, то все другие не правы что ли? Мэн-цзы ответил:

– Если ты уподобляешь природные задатки людей своему чувству любви, тогда сможешь сделаться добрым. Вот это и есть то, что я называю добротой. Люди делаются недобрыми не по вине своих задатков (талантов. – В. К.).

У всех людей есть сердце, которое испытывает чувства жалости и сострадания. У всех людей есть сердце, которое испытывает чувства стыда и отвращения, у всех людей есть сердце, которое испытывает чувства уважения и почтения. У всех людей есть сердце, которое испытывает чувства правды и кривды. Сердце, испытывающее чувства жалости и сострадания, – это и есть не-лицеприятность-жэнь; сердце, испытывающее чувства стыда и отвращения, – это и есть справедливость-и; сердце, испытывающее чувства уважения и почтения, – это и есть учтивость-ли; сердце, испытывающее чувства правды и кривды, – это и есть разумность-чжи. Всем нам присуще обладать человечностью, справедливостью, учтивостью и разумностью, которые вовсе не вплавляются в наше «я» откуда-то извне; только мы не думаем об этом. Потому и говорят: «Ищи, тогда и обретешь их (добродетели. – В. К.), а бросишь, тогда и потеряешь их!»

Некоторые отличаются друг от друга вдвое или впятеро своими задатками (талантами. – В. К.), но нет числа таким, которые лишены возможности исчерпать их до конца.

В Стихах говорится:

Кун-цзы говорил: «О! Создавший этот стих знал путь истины!» (92)

Потому неизменным обыкновением народа и есть то, чтоб были правила владеть вещами, и потому-то он любит эту прекрасную добродетель!

11.7. Мэн-цзы говорил:

– В богатые годы ученики мои в большинстве предаются лени, а в лихолетье в большинстве ожесточаются. Происходит это не потому, что небо ниспослало им разные задатки. Они становятся такими от всего того, во что погрязают их сердца.

Представим себе теперь ячмень и пшеницу, семена которых высеяны и заборонованы. При одинаковой почве и при одном и том же времени высева они взойдут разом и станут расти. С наступлением дня летнего солнцестояния оба посева созреют.

Хотя и бывает порой несходство в получении урожая, это происходит или от того, что земля оказалась либо жирной, либо каменистой, или от того, что были неравномерны питание посевов от дождей и рост и уход за ними со стороны людей.

Следовательно, все, что однородно, сходно между собой.

Почему же сомневаются в этом, как только речь заходит о людях? Даже премудрые люди однородны с нами.

Мудрец Лун-цзы потому и говорил так: «Мне известно, что у того, кто, не зная размера ног, плетет соломенную обувь, не получится плетушка для носки земли».

Ведь у всех людей в Поднебесной ноги сходны, потому и соломенная обувь подобна им.

У разных людей бывают сходные вкусы к одному и тому же лакомству. У повара И Я удавались прежде всех такие лакомства, которые и теперь нам приходятся по вкусу.

Если допустить, что у людей вкусы различались бы по своим природным свойствам в такой же мере, в какой неоднородны с нами лошади и собаки, то как же в таком случае все люди в Поднебесной лакомились бы теми яствами, которые были по вкусу И Я?

Значит, что касается вкусов, то вся Поднебесная сходится на лакомствах И Я, следовательно, рты у всех людей, живущих в ней, сходны между собой.

Но то же самое происходит и с ушами. Что касается звучаний, то вся Поднебесная сходится на музыканте Ши Куане, следовательно, уши у всех людей в Поднебесной сходны между собой.

Но то же самое происходит и с глазами. Что касается красоты Цзы-Ду, то в Поднебесной нет ни одного, кто не знал бы о пленительной красоте этого человека. Не знают этой красоты Цзы-Ду лишь те, у кого нет глаз.

Потому я и говорю: по отношению к вкусам у разных ртов бывают сходные смакования; по отношению к звучаниям у разных ушей бывает сходное слушание; по отношению к красоте у разных глаз бывает сходное любование.

Что же касается сердец у разных людей, то верно ли, что лишь они одни не имеют ничего такого, что было бы сходным у них?

Что же является у разных людей в такой же мере сходным для их сердец?

Это я называю истиной и справедливостью.

Премудрым людям удалось прежде всех приобрести то, чем наши сердца так сходны.

Вот почему истина и справедливость в такой же мере услаждают наши сердца, в какой вкусные овощи и свинина наши рты!

11.8. Мэн-цзы говорил:

– Деревья на Бычьей горе (Нюшань. – В. К.) когда-то были прекрасными, но из-за близости к пригороду большого владения их обрубали топорами и секирами. Можно ли было считать их (тогда. – В. К.) прекрасными?

Все, что за дни и ночи вырастало на них, что увлажнялось дождями и росами, было ничем иным, как той жизнью, которая рождается из почек и побегов.

Мало того, по горе гоняли коров и овец, да еще и пасли их на ней, вследствие чего она сделалась словно вылизанная. Видя ее такой, люди начали считать, что на ней никогда не было никакого леса. А разве таковым было свойство этой горы от природы?

Взять хотя бы то, что существует в человеке. Разве в нем нет сердца, испытывающего нелицеприятность и справедливость? Человек пускает на ветер свое доброе сердце (совесть. – В. К.) из-за всего того, что тоже подобно топору и секире в отношении деревьев. Можно ли считать такое сердце прекрасным, когда его обрубают словно деревья каждое утро?

Все, что за дни и ночи вырастает на них, порождает живительный дух в ранний час безмятежного утра.

Если едва уловимо все то, что сближает деревья с людьми в их любви и ненависти, тогда то, что с ними делают по утрам и днем, губит их словно канга (шейная колодка узника. – В. К.). Если на человека то и дело налагают кангу, то живительного духа, который накопляется в нем за ночь, не будет хватать для существования; а если этого духа не будет хватать для существования, то расхождение человека с диким животным и хищной пицей не окажется далеким. Если люди, видя его таким озверелым, станут считать, что он из таких, у которых якобы никогда не было добрых задатков, то ужели именно таково и есть человеческое чувство?!