Калидаса - Род Рагху

25—31. Передав власть в Кушавати брахманам, знатокам Вед, царь с обитательницами женских покоев дворца выступил в день, благоприятный для путешествия, направляясь в Айодхью, сопровождаемый войсками, как ветер облаками. В пути войско было ему столицей с садами из стягов, с игральными горками-слонами и домами-колесницами. И текло то воинство потоком к прежней их стране, предводительствуемое царем под белым зонтом, как стремится океан к своим берегам в час прилива, словно предводительствуемый белым месяцем. И земля, изнемогая под тяжкой поступью царских ратей, словно возносилась в небо вторым шагом Вишну в виде огромного облака пыли. Войско растянулось по дороге, и видел ли кто-нибудь его полки в тылу, выступающие в поход, или головные части, уже становящиеся лагерем, или движущиеся в середине, ему казалось, что оно все перед его глазами. А истечения мускуса у слонов и удары конских копыт по дороге обращали пыль в грязь и грязь опять в пыль попеременно. Когда же войско разбилось на колонны, продвигаясь по долинам и склонам гор Виндхья, шум, поднятый им, отдавался эхом в горных пещерах, соперничая с шумом реки Ревы.

32—34. Меж тем как покраснели колеса царской колесницы от размолотых ими на горных дорогах минералов и грохот барабанов смешался с топотом идущей рати, властитель миновал горы Виндхья, бросив лишь благосклонный взгляд на дары, принесенные лесными племенами. В святом месте, где он переправился через реку по мосту из выстроившихся в ряд слонов, о который разбивались волны потока, стаи белых лебедей, поднявшиеся в небо, словно стали сами собою белыми султанами для царя. И он склонился к водам реки трех потоков, которые бороздили многочисленные суда, той реки, что возвела в обитель бессмертных его предков, чьи тела испепелил гневный Капила.

35—37. И еще через несколько дней, в конце своего путешествия Куша достиг берегов Сараю и увидел сотни жертвенных столбов на квадратных подножьях, установленных для царей рода Рагху, покровительствующих обрядам в своих владениях. Ветер, веющий от садов его наследственной столицы, нежно колеблющий цветущие ветви деревьев, коснувшись прохладных вод Сараю, приветственно встретил его и его утомленное войско. И могучий царь, знамя своего рода, гроза врагов и друг своих подданных, стал с войском лагерем с развевающимися стягами в окрестностях города.

38—40. Он призвал цехи мастеров, чтобы заново отстроить этот город, пришедший в запустение, для чего снабдил их всеми необходимыми материалами. После же отважный потомок Рагху устроил торжественный обряд новоселья с жертвоприношениями животных; жрецы, искушенные в такого рода обрядах, выдержав предварительно пост, совершили их по правилам для столицы, в которой воздвигнуты были великолепные храмы. Он же вступил в новый дворец, получивший наименование царского, как образ влюбленного входит в сердце возлюбленной; и всем приближенным своим он отвел в городе чертоги сообразно их сану.

41—42. И столица с рядами лавок, где выставлены были в изобилии товары, с конями в стойлах, слонами, привязанными к столбам в должных местах, выглядела, как дева, должным образом и уместно украсившая стан свой драгоценностями. И сын царевны Митхилы, пребывая в этой обители рода Рагху, восстановленной в прежнем своем великолепии, не променял бы ее ни на град царя небес, ни на чертоги владыки Алаки.

43—53. Потом наступило лето, словно для того только, чтобы милых его сердцу дев одеть в нарядные платья, усыпанные драгоценностями, белую грудь украсить жемчужным ожерельем и накинуть тончайшую шелковую ткань, колышущуюся от легчайшего вздоха. Солнце приблизилось с той стороны, что отмечена знаком Агастьи [424] С той стороны, что отмечена знаком Агастьи — см. примеч. к IV. 44-48. , а север растопил снега на вершинах Хималая, словно проливших хладные слезы облегчения. День возрос значительно вместе со зноем, а ночь столь же значительно истощилась; и оба подобны стали мужу и жене, ведущим себя противоположно друг другу вследствие ссоры, за которой следует раскаяние. Вода в городских прудах заметно убыла, обнажив нижние ступени спусков, покрытые мхом, отчего поднялись стебли лотосов, и доходила женщинам только до бедер. В лесах пчела опускалась на каждый бутон цветущей по вечерам лозы жасмина, распространяющей благоухание из раскрывшихся лепестков, словно задалась целью их пересчитать. И цветок сириса над ухом девы поник, хотя не выпал совсем, приклеиваясь лепестками к щеке, на которой свежие царапинки заливает потом. Богатые горожане укрывались от зноя летних дней в тени, возлежа на плитах из лунных камней, покрытых сандалом, которые орошались искусственными дождями из установленных в домах душевых приспособлений. И Кама, чья власть пошла на убыль с минованием весны, возвращал ее себе в девичьих волосах, влажных и распущенных после купания, в которые, умащенные благовониями, вплетались потом вечерние цветы жасмина. Протянувшийся с ветви побег арджуны [425] Арджуна — род миробалана. , порозовевший от цветочной пыльцы, выглядел, как тетива на луке бога, живущего в душе [426] Бог, живущий в душе — Манобхава, эпитет Камы, бога любви. , надломленном гневом Шивы, испепелившего его тело. Опьяняющим благоуханием сорванной ветки манго, и старого вина, и расцветшей бегонии лето искупает все свои прегрешения против племени влюбленных. В самую знойную пору лета двое становятся особенно любы людям — царь на троне, почитание стоп которого спасает от нужды, и месяц на небе, лучи которого несут с собой прохладу.

54—57. Однажды царь решил развлечься с юными девами купанием в водах Сараю, столь привлекательной летом, когда резвятся в ее волнах фламинго и цветут лианы в прибрежных садах. И он, равный Вишну сиянием, затеял игры там, достойные его богатства и величия, меж тем как были разбиты шатры по берегам и рыбаки выловили из воды крокодилов. Девы, спускаясь толпами к воде, звоном браслетов ножных и стуком сталкивающихся ручных вспугивали стаи фламинго в реке. Царь же сел в лодку, чтобы полюбоваться оттуда, как они будут резвиться в волнах, брызжа водою друг в друга; и он обратился к служанке Кирате, сопровождавшей его с опахалом из волос яка в руках:

58—67. «Посмотри, сотни дев из моих дворцовых покоев взволновали воды реки Сараю, которые смывают сандаловые умащения с тел и потому окрашиваются в различные цвета, уподобляясь облакам на закате. Волны, бегущие по воде от лодок, смывают сурьму с лиц моих дев, но та же вода возвращает им красу, зажигая огонь в их очах. Опьяненные игрою, они лениво шевелят в воде руками, украшенными браслетами, от тяжести бедер и грудей им трудно держаться на волнах. И цветы сириса, смытые из их ушей во время игры в воде, крутятся в плещущих волнах, обманывая рыб, которые устремляются к ним, принимая за съедобные водоросли. Самозабвенно плеща руками по воде, не замечают девы, что рвутся гирлянды на их шеях и спадают среди брызг, как жемчужины их груди осыпающих. Для них, игривых, здесь, на реке, под рукою все сравнения, призванные оттенить их красоту: водоворотов — с пупками, волн — с бровями, чакравак, летающих парами, — с персями. И плеск волн под ударами их ладоней сладкозвучно сочетается с их пением, и певучая слаженность эта становится еще полногласней, переплетаясь с мелодичным воркованием павлинов, вздымающих пышное оперение на берегу. Украшенные пояса, намокшие в воде, уже не звенят, слипшиеся на бедрах с шелковым платьем, подобные созвездиям, блеск которых затмился сиянием луны. И у дев, вздымающих руками, красуясь, фонтаны и получающих от подруг такие же ливни в лицо, вода потоками, порозовевшими от шафрана, стекает с прямых прядей волос. Во время игры в воде волосы у девы распустились, румяна смылись, жемчужные серьги повисли на нитях, выпав из ушей, но лицо ее при том все равно прелестно».