Калидаса - Род Рагху

34—53. После этого сын Пушьи по имени Дхрувасандхи, поистине подобный Дхруве, Полярной звезде, стал править земным царством. К врагам, склонившимся перед ним, он проявлял неизменное миролюбие — оставаясь их владыкой и храня верность своему слову. Он, лев среди людей, оленеокий, предаваясь охотничьей забаве, принял смерть от льва, когда сын его Сударшана был еще дитя, обликом подобный месяцу по миновании новолуния. Сонм советников царя, ушедшего на небо, узрел жалкое состояние подданных, лишившихся государя, и единодушно провозгласил, согласно закону, властителем Сакеты того, кто остался единственной нитью, продолжающей род. И род Рагху при этом царе-дитяти, поистине, сравним был с небом, на которое взошел юный месяц, или с лесом, в котором остался одинокий львенок, или с озером, где плавает единственный бутон лотоса. Но раз уж принял он венец, народ смотрел на него как на равного отцу; облачко величиной со слоненка разрастается, когда дует ветер, и покрывает небеса. После венчания на царство горожане оказывали ему, шестилетнему, такие же почести, как отцу его, когда он проезжал по главной улице в роскошном облачении на слоне, на спине которого его поддерживал вожатый. Хотя он не занимал всего отцовского трона, величие сана его, блистательного, как золото, создавало впечатление, что он достиг нужного роста. Вассальные цари припадали к стопам его, марая свои драгоценные венцы красным лаком с его ног, хотя они свисали с трона не достигая его подножья. И как даже маленькому сапфиру яркий блеск его позволяет зваться сапфиром по праву, так и этому царю приличествовал титул махараджи, хотя он был еще дитя. И каждое веление, слетавшее с его уст, хотя щеки его, овеваемые опахалами из хвостов яков, обрамлялись еще детскими прядями, исполнялось беспрекословно по всей стране до берега моря. Тилак, нарисованный на челе его, осененном золотой диадемой, словно стер тилаки у жен врагов, как улыбка на его лице — улыбки на их лицах. Нежный, как цветок сириса, он утомлялся даже от ношения украшений, и в то же время природное величие помогало ему нести тягчайшее бремя правления государством. Стоило ему выучить все буквы алфавита, выведенные на доске, как он уже мог пользоваться всеми плодами науки государственного управления, которую преподали ему опытные в ней учители. Лакшми, не находя достаточно места, чтобы поместиться на его груди, ожидала, когда он подрастет, а пока, смущенная, отважилась лечь на нее лишь тенью от царского зонта. Рука его успешно охраняла землю, хотя еще не подходило ей сравнение с крепким брусом, не было еще на ней шрамов от тетивы и она еще не касалась меча. А с течением времени не только окрепли члены его тела, но и проявились его наследственные достоинства, любезные народу; вначале малозаметные, они обрели потом совершенство. Не доставляя огорчений своим наставникам, он легко постиг три главные науки — вероучение, науку хозяйства и науку управления — так, словно уже знал их в совершенстве с прошлого рождения, и возглавил совет наследственных министров. Обученный владению оружием, он выглядел блистательно, когда стоял, слегка вытянувшись, с завязанными узлом волосами, согнув левое колено и натянув тетиву лука до уха. И вот он вступил в пору юности —— мед для очей юных дев, цвет на древе любви, распустившийся на ветке страсти, природное украшение, в которое облекается все тело, вместилище любовных наслаждений. И юные царевны, которых приискали ему советники, заботящиеся о чистоте рода, еще более красивые, чем можно было судить по портретам их, доставленным заблаговременно свахами, присоединились к тем двум супругам, которые уже были у него — Царской Власти и Земле.

1—2. В преклонные годы этот потомок Рагху, обуздавший страсти, из знатоков святого откровения не последний, возвел на трон сына своего Агниварну, исполненного огненного пыла [460] Агниварну, исполненного огненного пыла. — В подлиннике игра слов: Агниварна букв. Огнецвет. , а сам удалился в лес Наймиша [461] Лес Наймиша — священное место на левом берегу реки Гомати (восточнее совр. Лакхнау). . Поменяв бассейны для игр на воды святых мест, царское ложе — на подстилку из травы куша, дворец — на хижину, он предался подвижничеству без помышления о награде за него.

3—4. Сыну его управление царством, унаследованным от предков, не стоило большого труда, ибо отец утвердил его владычество на земле, разгромив врагов мощью длани своей — ради его спокойствия, не ради их подавления. И несколько лет этот сластолюбец сам вел дела государства, как то было в обычае его царского рода, но потом передал их в руки своих советников и посвятил свои юные годы безраздельно служению любви.

5—8. У него, сладострастного, окруженного сладострастными женщинами, празднество следовало за празднеством, одно роскошнее другого, в чертогах, оглашаемых звуками литавр. Даже одного мгновения не мог он прожить без чувственных наслаждений, и, проводя в своем дворце дни и ночи в беспрерывных развлечениях, он не хотел видеть никого из подданных, искавших у него аудиенции. И если, уступая настояниям советников, он соглашался показаться народу, желающему лицезреть его, он только высовывал для него ногу из окна дворца. И слуги кланялись и воздавали почести его ноге, окрашенной розоватым отблеском от его ухоженных ногтей, словно лотос, озаренный лучами восходящего солнца.

9—12. Поглощенный страстью, он проводил время в красивых искусственных водоемах, где лотосы покачивались на волнах, поднятых игривыми высокогрудыми девами, плещущимися в воде, под которой располагались покои для любовных развлечений. Там они всячески тешили его, плеща друг в друга водой, которая смывала сурьму с их глаз и розовую помаду с губ, так что они принимали естественный цвет. Потом вместе с ними отправлялся он в построенные для него питейные домики, влекущие сладким винным запахом, как слон с влюбленной слонихой устремляется к пруду, покрытому лотосами. И девы любили пить вино из уст его, пьянящее сильней, и он, уединяясь с ними, исполнял их желание и сам пил вино из их уст, жаждущий, словно дерево бакула во время обряда [462] Дерево бакула во время обряда. — Чтобы расцвести, оно должно быть опрыскано вином из уст юной девы. .

13—15. Две не покидали его колен, привыкшие постоянно здесь играть, — лютня, чьи звуки трогали его сердце, и сладкогласная подруга с томными очами. Он сам искусен был в игре на цимбалах, во время которой гирлянды и браслеты на нем тряслись и скользили, а пляшущие девы приходили в смятение и даже под надзором своих учителей танцев ошибались в движениях. Когда они в изнеможении кончали танцевать, он целовал их лица, на которых тилак стирался от пота, сам задыхаясь от страсти, и чувствовал себя тогда блаженней владык Амаравати [463] Амаравати — Город бессмертных, мифическая столица Индры на небесах. и Алаки [464] Алака — см. примеч. к IX. .