Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

Вскоре со стола все убрали, а потом накрыли вновь — в честь Мэн Юйлоу. Появилось сорок блюд всевозможных редких яств, множество изделий из фруктов. Из кувшинов струился дивный аромат, в кубках радугой играло вино. Пировали до первой стражи. Будучи почетной гостьей, невестка У выпила немного и удалилась в заднюю комнату, а Юэнян и остальные жены в компании Симэнь Цина играли на пальцах, в домино и составляли по очереди рифмованные строфы.

— Раз моя очередь, — сказала Юэнян, — давайте составлять строфы по напеву и сверять с костями домино. Объявляется напев, вынимаются две кости и декламируется двустишие из «Западного флигеля». [349]Кто вынет названную в двустишии кость, пьет чарку.

Она стала доставать кости и объявила:

— Напев «Шестая госпожа»:

Кости не сошлись.

Следующим сидел Симэнь Цин.

— «Красавица Юй», — объявил он напев:

Симэнь вынул кость «главный полководец», и ему налили чарку вина.

За ним настала очередь Ли Цзяоэр.

— «Цветок нарцисса», — объявила она:

Не сошлось.

Взялась Цзиньлянь.

— «Почтенный Бао», — объявила она напев:

Цзиньлянь вынула кость «три — пять» и осушила чарку.

За ней шла Пинъэр.

— «Прямого, честного люблю», — объявила она:

Кости опять не сошлись.

Подошла очередь Сунь Сюээ.

— «Юнец конопатый», — объявила она:

И опять не сошлись кости.

Наконец, взялась Юйлоу.

— «Помню чары твои», — объявила она:

Юйлоу вынула четверку — кумач густой, и Юэнян, закрывая игру, велела Сяоюй наполнить чарку.

— Матушке Третьей поднеси, — распорядилась хозяйка и обернулась к Юйлоу: — Тебе следовало бы три больших кубка выпить. Ведь у тебя под боком будет жених. Допивайте чарки, — поторопила она остальных, — давайте проводим их в спальню.

— Не смеем ослушаться! — поддержала ее Цзиньлянь.

Юйлоу сгорала от стыда. Когда опустели чарки, всей компанией проводили Симэня к Юйлоу в спальню. Она пригласила их посидеть, но никто не стал задерживаться.

— Доброй ночи, детки мои! — шутила над Юйлоу Цзиньлянь. — Мать завтра тебя проведать придет, дочка. Смотри, не капризничай! — Цзиньлянь обернулась к Юэнян и продолжала: — Дочка-то у меня уж больно молода. Вы уж, свашенька, не очень строго с нее взыскивайте, как мать прошу.

— Перекисшим уксусом [353]ты подправляешь, девка! — отвечала Юйлоу. — Я с тобой завтра поговорю.

— Когда сваха по лестнице поднимается, мы, матери, как на иголках сидим, — не унималась Цзиньлянь.

— Ну что ж ты, дочка, посидела бы со мной немножко, — продолжала Юйлоу.

— Мы тебе не ровня, не родня — твоему забору двоюродный плетень, — ответила Цзиньлянь и пошла вместе с Пинъэр и падчерицей.

У малых ворот Пинъэр поскользнулась и упала.

— Ты, сестрица, как слепая плетешься, а бугорок попался — падаешь, — с укоризной заметила Цзиньлянь. — Вот и веди тебя! Я-то с тобой ногой в снег угодила и туфельки запачкала.

— У самых ворот и снег оставили, — услышав их разговор, проворчала Юэнян. — Не раз слугам наказывала. Нет, так и не убрали, рабские отродья! Тут только и падать! — Она кликнула Сяоюй: — Ступай фонарь принеси! Проводишь матушку Пятую и матушку Шестую.

— Смотри-ка, — обратился Симэнь к Юйлоу, — сама в грязи вымазалась, негодница, и к другим навязывается. Упрекает, ей, мол, туфли выпачкали. Мелет языком, а они ей ни слова. Вот негодница! И вчера тоже ни с того ни с сего запели «Месяц медовый их вновь посетил». Это она, наверное, их подговорила.

— А что она хотела этим сказать? — спросила Юйлоу.

— Да то, что, мол, Старшая сама на примирение напросилась, нарочно, мол, вслух молилась, чтоб я услыхал. В общем, ночного свидания захотела, вот что, — пояснил Симэнь.

— Ведь Пятая все песни знает, не то что мы.

— Эх, не знаешь ты, как эта негодница всех подстрекает!

С этими словами они легли, но не о том пойдет речь.

Вернемся к Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр. В разговоре, пока они шли, Цзиньлянь все время называла Пинъэр то «сестрица Ли», то «госпожа Хуа». Когда подошли к внутренним воротам, падчерица повернула к себе в боковой флигель, а Сяоюй с фонарем проводила обеих женщин в садик. Цзиньлянь захмелела и держалась за Пинъэр.

— Пьяная я, — говорила она. — Ты уж меня доведи до спальни как-нибудь.

— Да ты совсем трезвая, — уговаривала ее Пинъэр.

Они добрались, наконец, до спальни Цзиньлянь и отпустили Сяоюй. Цзиньлянь оставила Пинъэр выпить чаю.

— А ведь тебе тогда у нас не бывать бы, правда? — говорила Цзиньлянь. — А благодаря кому в дом вошла, а? А сейчас все мы, сестры, по узкой дощечке идем. Чего я из-за тебя натерпелась тогда! Чего только на меня за глаза ни наговаривали! Но добрая у меня душа — Небо тому свидетель.

— Знаю, сестрица, скольких хлопот тебе это стоило. Никогда не забуду твоей доброты и милости.

— Я тебе и говорю, чтоб не забывала.

Чуньмэй подала чай. Вскоре Пинъэр простилась с Цзиньлянь, и та осталась одна, но не о том пойдет речь.

Да,

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

И на другой день невестка У, золовка Ян и матушка Пань поздравляли Мэн Юйлоу с днем рождения. Юэнян пировала с гостями в заднем зале. Но на этом мы их и оставим.