Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3.

Так утешая госпожу и оправдываясь, Гэндзи в конце концов признался ей во всем. Целый день провел он в Весенних покоях, стараясь ее развеселить, и не пошел даже к принцессе. Та, конечно, и не думала сердиться, зато встревожились прислуживающие ей дамы. Возможно, Гэндзи беспокоился бы о принцессе куда больше, будь она обидчива или ревнива, а так — он видел в ней милую, прелестную игрушку, не более.

Обитательница павильона Павлоний нечасто бывала в отчем доме, ибо принц не отпускал ее от себя. Между тем придворные обязанности тяготили ее, совсем еще юную, привыкшую к беззаботной жизни в доме на Шестой линии. Летом она почувствовала себя нездоровой, и нежелание принца даже на короткое время расстаться с ней чрезвычайно ее огорчало. А надо сказать, что причина ее недомогания была не совсем обычной. Все вокруг тревожились, понимая, что в столь юные годы... Наконец с большим трудом ей удалось получить разрешение уехать. Для нее были приготовлены восточные покои главного дома, в котором жила теперь Третья принцесса. Госпожа Акаси неотлучно находилась при дочери. Вот уж и в самом деле на редкость удачливая особа! Как-то, намереваясь навестить свою воспитанницу, госпожа Мурасаки сказала:

— Пусть откроют срединную дверцу, чтобы одновременно я могла приветствовать и принцессу. Мне давно хотелось с ней познакомиться, но все не представлялось случая, и я не решалась просить вас об этом. Чем раньше мы начнем привыкать друг к другу, тем легче нам будет жить в мире и согласии.

— Вы угадали самое большое мое желание,— улыбнулся Гэндзи.— Принцесса еще совсем дитя, я был бы крайне признателен вам, если бы вы согласились стать ее наставницей.

Впрочем, встреча с принцессой волновала госпожу гораздо меньше, чем встреча с госпожой Акаси. Она заранее вымыла волосы, принарядилась и стала так хороша, что в целом мире не найдешь прекраснее.

А Гэндзи отправился к принцессе.

— Вечером сюда придет госпожа Весенних покоев, чтобы встретиться с обитательницей павильона Павлоний,— сказал он.— Она выразила желание познакомиться с вами. Она очень добра и достаточно молода, вам не придется скучать в ее обществе.

— Но я робею,— смутилась принцесса.— О чем мне следует с ней говорить?

— Это будет зависеть от обстоятельств. Ответ должен быть сообразен вопросу. Постарайтесь держаться свободнее, не стесняйтесь,— наставлял ее Гэндзи.

Он всегда хотел, чтобы женщины подружились, и со страхом думал о том, что принцесса может показаться слишком непонятливой и неразумной. Так или иначе, госпожа сама заговорила об этом, и вряд ли стоило противиться ее желанию.

Тем временем госпожа Мурасаки, готовясь к предстоящей встрече, терзала себя сомнениями. «Может ли кто-нибудь в этом доме быть выше меня? — думала она. — Разумеется, я выросла в бедном жилище, но это единственное, в чем меня можно упрекнуть...»

В последние дни она много занималась каллиграфией, с удивлением замечая, что из-под ее кисти выходят одни лишь старые, томительно-печальные песни. «Наверное, и у меня в сердце живет тайная грусть...» — думала она, глядя на исписанные листки бумаги.

Скоро пришел Гэндзи. Он только что виделся с принцессой и госпожой нёго. Эти юные особы были так прелестны, что после них любая женщина могла бы показаться невзрачной, а уж та, с которой вместе прожито столько долгих лет... Но, взглянув на госпожу Мурасаки, Гэндзи подумал: «Лучше ее нет на свете!» И это истинно так, в мире редко встречается подобная красота.

Госпожа Мурасаки была в самом расцвете лет, в движениях ее, во всем облике проглядывало удивительное благородство. Достоинство, с которым она держалась, вызывало невольное восхищение окружающих, а пленительная изысканность черт вряд ли кого-либо оставила бы равнодушным. Казалось, в ней сосредоточилось все самое изящное, самое привлекательное, что только есть в этом мире. В нынешнем году она была прекраснее, чем в предыдущем, сегодня казалась восхитительнее, чем вчера, красота ее никогда не могла наскучить. И Гэндзи не уставал изумляться, на нее глядя.

Листки с небрежно начертанными на них песнями госпожа засунула под тушечницу, но Гэндзи заметил их и вытащил. Совершенным ее почерк назвать было нельзя, но чувствовалось в нем подлинное изящество и благородство.

Обратив на эту песню особое внимание, Гэндзи приписал рядом:

Так, печаль, в последнее время снедавшая сердце госпожи, иногда вырывалась наружу, и Гэндзи умилялся и восхищался, видя, как она старается ее скрыть.

В тот вечер он был свободен и, дав волю своему безрассудству, снова тайком отправился туда, где жила Найси-но ками. Разумеется, он понимал, что не должен этого делать, и терзался угрызениями совести, но искушение было слишком велико.

Нёго Весенних покоев стала еще красивее за эти годы. Она любила и почитала госпожу Мурасаки, пожалуй, больше даже, чем свою настоящую мать. Да и госпожа привязалась к ней совсем как к родной дочери, и не было у них тайн друг от друга.

Они долго беседовали, радуясь возможности поговорить о радостях своих и печалях, затем открыли срединную дверцу, и госпожа Мурасаки встретилась с принцессой. Та в самом деле оказалась совершенным ребенком, поэтому госпожа говорила с ней по-матерински ласково и рассудительно, не упустив случая напомнить о связывающих их родственных узах. Призвав к себе кормилицу принцессы, даму по прозванию Тюнагон, госпожа сказала:

— Я не смею указывать вам на то, что наши прически украшены одинаковыми шпильками (213), но, как бы то ни было, мы связаны неразрывными узами, и мне жаль, что до сих пор не представлялось случая... Надеюсь, впредь мы не станем избегать друг друга. Буду рада видеть вас в своих покоях. Не сочтите также за труд поправить меня, если заметите, что я недостаточно внимательна к вашей госпоже.

— Принцесса рано осталась одна, лишившись опоры в жизни,— отвечала кормилица,— вы и представить себе не можете, как я вам признательна. Вот ведь и Государь, ее отец, удаляясь от мира, только и надеялся что на вашу доброту, на вашу снисходительность к ее юной неопытности. Да и сама она в душе полагается только на вас.

— После того как Государь удостоил меня столь милостивого послания,— сказала госпожа,— я постоянно размышляю над тем, чем могу быть полезна принцессе. Но, к сожалению, при моей собственной ничтожности...

С ласковой снисходительностью беседовала госпожа Мурасаки с принцессой, они говорили о любимых картинках, о том, как трудно расстаться с куклами... Словом, обо всем, что близко детскому сердцу. «Она и в самом деле совсем еще молодая и очень добрая»,— в душевной простоте своей подумала принцесса, и прежней робости как не бывало.