Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

– Спасибо, тетя! – проговорил Сяогэ, обращаясь к Чуньмэй, и кивнул головой.

– Разве так приветствуют тетю! – возразила Юэнян. – А земной поклон кто за тебя класть будет?

Чуньмэй достала из рукава парчовый платок и золотую брошь с изображением восьми счастливых предзнаменований, [1727]которую приколола на шапочку Сяогэ.

– Опять мы вводим вас в расходы, сестрица, – благодарила гостью хозяйка.

Потом земные поклоны Чуньмэй отвесили Сяоюй и кормилица Жуи. Сяоюй получила золотую шпильку, а Жуи – пару веточек серебряных цветов.

– А вы слыхали, сестрица? – вставила Юэнян. – У Лайсина жена померла. Я за него кормилицу выдала.

– Вот и хорошо! – воскликнула Чуньмэй. – Она всегда хотела в доме остаться.

Подали чай.

– Прошу вас, сестрица, пройдемте в гостиную, – предложила хозяйка. – Холодновато тут.

Чуньмэй проследовала в гостиную. Перед дщицей Симэнь Цина горели свечи.

На столе стояли жертвенные блюда. Чуньмэй сожгла жертвенные деньги и прослезилась.

Их ждал обставленный со всех сторон ширмами столик восьми бессмертных. [1728]Около него в жаровне горел уголь. На белоснежных серебряных подносах подавали чай лучших сортов, а к нему на золотых с резьбою блюдцах изысканные сладости, редкостные изделия из фруктов и лакомые закуски. Перед гостьей и хозяйками лежали палочки слоновой кости.

После того как Юэнян и У Старшая угостили Чуньмэй, ей предложили пройти в спальню переодеться. Чуньмэй сняла халат. Ее служанки, суетившиеся у корзин с туалетами, помогли ей переодеться. К столу Чуньмэй явилась в зеленой с узорами парчовой кофте и расшитой золотом юбке цвета лиловой гвоздики.

Пир продолжался в покоях Юэнян. Опять завязался разговор.

– Как себя чувствует ваш сынок? – немного погодя осведомилась хозяйка. – Что же вы не взяли его с собой? Пусть бы порезвился.

– Я бы взяла, – отвечала Чуньмэй. – Мне хотелось, чтобы он почтил вас, матушка, земным поклоном, но, видите ли какое дело. Муж опасается, как бы он не простудился в такую холодную погоду. А потом мальчик он очень непоседливый. На месте не усидит – будет рваться гулять. А эти дни ему что-то нездоровится. То и дело плачет.

– А за тобой не гоняется?

– Нет, за ним две кормилицы по очереди присматривают.

– Господин Чжоу доволен, небось, – продолжала Юэнян. – В годах уж, а взял тебя и потомством обзавелся. Какое ты ему счастье принесла! А у госпожи Сунь Второй дочке который годик пошел?

– Четыре годика. Ее зовут Юйцзе – Яшмовая сестричка, а моего – Цзиньгэ – Золотой братец.

– Говорили, у господина Чжоу две девицы содержатся …

– Да, две молоденькие музыкантши, лет по шестнадцати, – отвечала Чуньмэй. – И капризные, как дети.

– И частенько к ним господин Чжоу наведывается?

– Да где ему, матушка, на них время выкраивать! Он и дома редко бывает. Все больше в отъездах. Нынче то тут грабеж, то там разбой. Эдиктом Двора на него столько обязанностей возложено! И местность охраняй, и водные пути инспектируй, и разбойников вылавливай, и пеших с конными обучай. Что бы только ни случилось, выезжать приходится. Достается ему!

Сяоюй подала чай.

– Матушка! – обратилась к хозяйке Чуньмэй после чаю. – Не могли бы вы прогуляться со мной по саду, посмотреть насыпную горку, возле которой жила моя госпожа?

– Дорогая моя сестрица! Что теперь осталось от прежнего сада и горки! После кончины хозяина некому следить за садом. Все запущено и приходит в ветхость. Развалилась каменная горка, засохли деревья. Я в сад и не заглядываю.

– Ничего! – не унималась Чуньмэй. – Я хочу посмотреть, где жила моя матушка.

Как ни отговаривала ее Юэнян, ей все-таки пришлось послать Сяоюй за ключами от сада и грота. Отперли садовую калитку, и Чуньмэй, сопровождаемая Юэнян и госпожой У Старшей, долго гуляла по саду.

Только поглядите:

Осыпались стены, покосились средь дерев террасы. Мох зазеленел на галерее расписной. На тропинках меж цветного камня пробилась нежно изумрудная трава. От горки осталась груда причудливых камней. Куда исчезли величавые утесы! В беседках на прохладных ложах от сырости истлели одеяла, сгнили окна, двери. Паук опутал шелковою нитью расщелину, ведущую в каменный грот. В пруду, где водилась рыба, теперь кишмя кишат лягушки. В беседке Спящих облаков себе ночлег нашли лисицы. Мыши заселили грот Сокровенной весны. Сюда, видно, никто не приходил уже не первый год. Тут, ясно, целый день витают облака.

Оглядела Чуньмэй сад и первым делом пошла к покоям Ли Пинъэр. В тереме наверху валялись поломанные скамейки, стулья и стол. Запертый на замок низ был пуст. Пол зарос бурьяном. В тереме ее бывшей хозяйки, Пань Цзиньлянь, наверху грудой лежали лекарственные травы и благовония, а внизу, в спальне, стояли только два шкафа, кровати не было.

– А куда же девалась матушкина кровать? – спросила гостья у Сяоюй. – Что-то ее не видно.

– Когда выдали замуж матушку Третью, ей и отдали, – пояснила горничная.

Тут к Чуньмэй подошла Юэнян.

– В свое время, – заговорила она, – когда выдавали замуж падчерицу, покойный батюшка отдал ей широкую кровать сестрицы Мэн. Потому-то когда настал черед выдавать ее замуж, мне пришлось отдать ей кровать твоей матушки.

– Мне говорили, – продолжала Чуньмэй, – что после кончины госпожи Симэнь кровать была возвращена вам.

– Из-за нехватки денег, – отвечала Юэнян, – пришлось продать за восемь лянов главе судейского приказа.

Чуньмэй кивнула головой, и ее засверкавшие, точно звезды, глаза оросились слезами. Она смолчала, но про себя подумала: «Да, моя матушка умела на своем постоять. Эту кровать она у батюшки выпросила. Как бы я хотела ее приобрести на память о моей хозяйке! Но она досталась другим». Будто нож полоснул по сердцу Чуньмэй.

– А где же кровать с перламутровой отделкой? – спросила она.

– Длинная история! – вздохнула Юэнян. – С кончиной батюшки у нас ведь одни расходы, доходов никаких. А раз дело встало, нет проку держать золото в сундуках. Жить было не на что, и пришлось продать.

– За сколько же продали?

– Всего за тридцать пять лянов.

– Только-то! – воскликнула Чуньмэй. – Жаль, жаль! Помнится, батюшке она встала в шестьдесят. – Если б знала, что вы продаете, я бы сорок лянов заплатила.

– Дорогая моя сестрица! – воскликнула Юэнян. – Так-то вот в жизни и бывает. Если бы знать загодя …

Чуньмэй и Юэнян вздохнули.

Тут за хозяйкой явился слуга Чжоу Жэнь.

– Батюшка просит вас не задерживаться, матушка, – обратился он к хозяйке. – Сынок плачет, вас зовет.

Чуньмэй поспешила в покои, а Юэнян велела Сяоюй запереть сад и тоже проследовала в гостиную. Там за ширмой с павлином и занавесками из лучшего шелка их ждал пиршественный стол, неподалеку от которого стояли певички. Одна держала инкрустированную серебром цитру, а другая – лютню. Юэнян пригласила Чуньмэй занять гостевое кресло на возвышении, но та пожелала разделить почетное место только с тетушкой У Старшей. Юэнян села за хозяйку. Подали вино, закуски, горячие блюда и сладости. Чуньмэй наказала слуге Чжоу Жэню наградить поваров тремя цянями серебра. Не описать всего обилия изысканных яств и золотом пенящихся вин!