Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

— Чего это ты нюни распустил, а? — спросили товарищи.

— А вот послушайте, что я вам расскажу, братцы.

Тому свидетельством романс на мотив «Белая бабочка»:

Первый романс на мотив «Резвится дитя»:

Романс второй:

Романс третий:

Романс четвертый:

Романс пятый:

Романс шестой:

Романс седьмой:

Романс восьмой:

Романс девятый:

Романс десятый:

Так и жил Чэнь Цзинцзи. Днем просил милостыню, а на ночь укрывался в ночлежке.

Жил-был в Цинхэ почтенный Ван Сюань по прозванию Тинъюн — Справедливый в Действиях, которому шел седьмой десяток. Человек состоятельный, набожный и милосердный, он в добрых делах находил высшее удовлетворение. Движимый чувством долга, бескорыстно помогал ближним, славился как щедрый благотворитель, водил широкие знакомства, но особенно усердно поддерживал он горемык и страдальцев. Оба его сына вышли в люди. Старший, Ван Цянь, в чине тысяцкого унаследовал пост заведующего печатью в управлении императорских конюшен. Второй сын, Ван Чжэнь, учился в областном училище. Ван Сюань держал у ворот закладную лавку, в которой управлялся нанятый приказчик. Жил хозяин в полном достатке. На досуге он исцелял недужных или, перебирая жемчужины четок, возносил молитву Будде, то уходил на проповедь в буддийскую обитель — Брахмы дворец, [1712]то, стремясь постичь путь-дао, удалялся в даосскую обитель — самоцветный дворец бессмертных. В заднем саду у Ван Сюаня росли два абрикосовых дерева, потому-то его больше знали под даосским прозванием Отшельник из Хижины в Абрикосах.

Как-то, в даосском халате из разноцветных лоскутов и в шапке с двумя отворотами по бокам, стоял он у ворот своего дома, когда перед ним очутился Чэнь Цзинцзи, павший ниц и начавший отбивать земные поклоны.

— Сынок! — обратился к нему изумленный Ван. — Чей ты будешь? Не разберу никак. Глазами ослаб.

— Не скрою, почтеннейший сударь, — дрожа всем телом, проговорил поднявшись Цзинцзи. — Ваш покорный слуга — сын торговца канифолью Чэнь Хуна.

Ван Сюань погрузился в раздумье.

— Уж не Чэнь Дакуаня ли? — промолвил старик и, оглядев завернутого в лохмотья жалкого нищего, продолжал. — Сынок! Дорогой ты мой! Что же с тобой стряслось, а? А как отец с матерью? Живы-здоровы?

— Батюшка в Восточной столице скончался, — отвечал Цзинцзи, — матушку тоже похоронил.

— Слыхал, ты у тестя живешь.

— Тесть умер, а теща не захотела меня в доме держать. Потом жену похоронил. Тут на меня жалобу подали, судили. Дом продал, деньги прахом пошли. Теперь вот брожу без дела.

— Где ж ты обитаешь, сынок?

— Всего сразу не расскажешь. Да что скрывать! Вот так вот и живу.

— Ай-яй-яй! — воскликнул старик. — Значит, милостыню просишь? А ведь, помнится, как жили! Известная фамилия, солидный дом! Я ведь с твоим отцом дружбу водил. Ты тогда еще маленьким был. С пучком на голове в школу бегал. И до чего же ты дошел! Ой-ой-ой! Ну, а есть кто из родных? Чего ж они тебе не помогут?

— Дядя Чжан жив… Да только я давным-давно к нему не показывался. Неловко…

Ван Сюань пригласил гостя в дом и предложил занять место гостя, а слуге велел накрыть стол. Появились сладости и закуски. Когда Цзинцзи съел все, что ему подали, Ван достал темный холщовый халат на вате, войлочную шапку, пару теплых чулок и туфель и отдал их промерзшему Цзинцзи. Потом хозяин отвесил лян серебра и, прибавив к нему пятьсот медяков, тоже протянул горемыке.