Алишер Навои - Лейли и Меджнун

Хотя врачи руками развели,
Но сжалилась природа над Лейли:

Вернула силы ей, недуг исчез,
Вновь стала пери чудом из чудес,

Улыбка на губах — стократ светлей,
Румянец на щеках — стократ милей.

Соскучилась ученая краса,
Услышать хочет школы голоса.

И волосы, подобные мечте,
Искусно убрала ей мешшате

И, красоту украсив красотой,
Застыла, восхищенная звездой.

Два завитка — веди сравненье в даль! —
Как в слове «хадд» удвоенное «даль»! [6] Как в слове «хадд» удвоенное «даль»! — «Хадд» — щека. Буква «даль» имеет форму завитка.

А родинка над ртом — открою вам —
Как точка черная над словом «фам»; [7] Как точка черная над словом «фам». — «Фам» — рот. Над буквой арабского алфавита «ф» ставится точка.

Подобная индусу-колдуну,
В рубинах губ таит она слюну!..

Ее уста — живой воды родник,
И пламень губ в живой воде возник!

Огонь румянец на щеках разжег,
Их золотой осыпал порошок.

Два глаза, подведенные сурьмой,
Соперничают с полуночной тьмой.

Не молния грозы — ее лицо,
А молния красы — ее лицо.

Да, молния: то — ливня бедствий жди,
То — милостей посыплются дожди!

Вкруг шеи ожерелье зажжено,
Как звезды вкруг луны, горит оно.

Повязка — лунный луч на волосах…
Рок видит смерть свою в ее глазах!

Вся хороша, от головы до ног,
Любви душа — от головы до ног!

Она выходит. Властная краса
Смущает мир земной и небеса.

За ней — служанки, юны и стройны,
Как приближенные самой весны.

И в школе стало празднично, светло:
Игривое веселие пришло!

Учитель счастлив: миновал недуг.
Он отпустил гулять ее подруг.

Как солнце для небес и для земли,
Была для школы светочем Лейли:

Лейли, как ночь весны, сердца влечет!
Ей оказали девочки почет, —

Созвездья так приветствуют луну,
Так сад встречает юную весну.

Все расцвело. Лишь дерево одно
Дыханьем осени обожжено,

Пылает увядания огнем,
И пожелтела вся листва на нем:

Увидел Кайс весеннюю зарю,
И стал он весь подобен янтарю.

Вокруг царила юная весна, —
Его лицо покрыла желтизна,

Дыханье осени в его крови:
Восточный вихрь ворвался, вихрь любви.

По телу слабому пошел озноб,
Росой холодной увлажнился лоб.

Он чувствовал: сейчас конец придет,
В беспамятстве сейчас он упадет.

Его лицо менялось каждый миг.
Он обезумел: он любовь постиг.

Любви пригубил чашу в первый раз,
Хлебнул глоток — и опьянел тотчас.

Но, мучаясь, он пересилил страсть,
Чтобы на землю тенью не упасть.

На Кайса поднял взор его кумир…
Ей показался темным светлый мир!

В огонь упала слабая душа,
Сгореть в любовном пламени спеша.

Волненье Кайса ей передалось.
Он для нее прозрачным стал насквозь.

Лейли глядит — и видит только страсть.
Да, и она любви узнала власть!

И с тонкостью понять ему дала,
В каком она огне, и поняла

Потом сама: «Когда ему сейчас
Не помогу, для посторонних глаз

Он явной сделает свою любовь,
Мы встретиться тогда не сможем вновь,

Ему не разрешат учиться тут,
Преграду между нами создадут».

И молвила, подняв глаза с трудом:
«Друзья мои! Давайте в сад пойдем;

Всей школой хорошо гулять в саду!..»
Ученики ликуют: раз в году

Такая радость красит долю их:
Учитель отпустил на волю их!

И Кайс, усилье сделав над собой,
Смешался тоже с резвою гурьбой…

Искусный садовод в саду любви!
Мне розовую чашечку сорви:

Скажу, на завязь бросив быстрый взгляд,
Какие розы разукрасят сад!

Кто воспевал страдальца бытиё,
Так заставлял писать перо свое:

Беспамятством, бессильем одержим,
Не ведал Кайс о том, что стало с ним,

И вот узнал, едва лишь ожил он,
Как близких сердцу растревожил он.

Родители стонали день и ночь,
Не ведая, что делать, как помочь?

Тот — юный лоб, вздыхая, целовал,
Та — горестью убита наповал.

И, все поняв, смутился Кайс тогда,
Не знал, куда деваться от стыда,

Глядеть в отцовские глаза не мог,
В тоске лежал у материнских ног,

И под ярмом позора своего
Не поднимал он взора своего.

Когда увидели отец и мать:
В могилу Кайса может стыд вогнать, —

Решили не расспрашивать его,
Как будто не случилось ничего,

Решили слова не сказать в укор,
Чтоб мальчик позабыл про свой позор.

И мыслили, вздыхая тяжело:
«Быть может, наваждение прошло?

Он станет сдержанней, горячий нрав
Природой целомудренной поправ?

Быть может, горести промчатся все?..»
И так гадали домочадцы все:

«Приснился юноше волшебный сон»,
«Виденьем неким был он потрясен»,

«Его с дороги сбил коварный див…»
Никто не знал, что, пери всех затмив,

Заворожила юношу Лейли, —
И восвояси родичи пошли.

И Кайс остался наконец один.
Искал он горю своему причин.

Искал он исцеленья своего,
Алкал он избавленья своего.

Тоске внезапной изумлялся вслух, —
Метался беспокойный, слабый дух:

Любви отдаться? От людей бежать?
Но жалко покидать отца и мать.

Найти покой среди домашних вновь?
Но топчет сердце властная любовь!

Так он страдал, пока рука небес
Не сбросила на мир ночных завес.

И войском горя был он побежден:
Настала ночь — Лейли увидел он.