Низами Гянджеви - Искандер-наме

Подойди, виночерпий! Вино ты подашь
И отмеришь сегодня мне несколько чаш!
Я возжаждал вина наилучшего, чтобы
Хоть на час избежать этой жалкой трущобы.

И лазурный, над нами крутящийся свод,
И небесных светил предназначенный ход, —
Не пустая игра. Сей завесы узоры
Не затем, чтобы тешить беспечные взоры.
В ней с премудрым значением каждая нить,
Но откуда они, — кто б помог разъяснить?
Как нам ведать, на что вскинем завтра мы веки?
Кто от наших очей удалится навеки?
Кто на кладбище из дому будет снесен?
Кто увидит, что светлый сбывается сон?

О добре и о зле повествующий снова
О великих царях начал мерное слово:
Когда принял фагфур день пришедший, а ночь,
Взяв динар, жемчуга свои бросила прочь, —
Оба войска сошлись и, как два полукруга,
Словно Кафский хребет, встали друг против друга.
И железных шипов на ристалище зла
Разбросали для конных врагов без числа.
Крик начальников слышался. Передовые
Продвигались ряды. Все сердца боевые
Позабыли покой. Так столпились войска.
Что у сжатых бойцов затрещали бока.
И примолкли два войска, отряды построя
Не пустив еще в бой ни единого строя, —
Верно, думали все: будет мир заключен.
И мечи не покинут спокойных ножон.
Но кичливы и молоды недруги были.
Пламень с влагой сошлись и о мире забыли.
Был нарушен покой, и возникла беда,
И жестокому бою пришла череда:
Устремляясь на зла огневую дорогу,
Не стремились цари к миролюбья порогу.
Барабаны забили. Литавры в уста
Стало небо лобзать. И небес высота
Звоном сотен зеркал огласилась; в их звоне
Свирепел каждый слон, несший их на попоне.
С воплем тем, что вздымал тюркский воющий най,
Вопли тюркских бойцов огласили весь край.
Стали рыканьем львов пробужденные трубы,
Зовы звонких рогов в мозг вонзались, как зубы.
Непрестанно свистел звук змеистых плетей,
Возлетавший в пределы небесных полей.
Кто слыхал о неистовстве столь же великом?
Горячили друг друга все воины криком.
Будто рушились горы, и сам Исрафил,
Страшный суд возвещая, в трубу затрубил.
Пыль объяла весь воздух. Весь мир в этой буре,
Потеряв повода, позабыл о лазури.
Чепраки и шеломы окутывал прах.
Высь была на земле, а земля в небесах.
Мгла над смертными стонами руки простерла,
И арканы сжимали хрипящие горла.
Подымал испаренья дыхания жар.
От мечей, как от молний, рождался пожар.
Так чихали мечи от крутящейся пыли,
Что несчастные души над полем поплыли.
Полководец иранский поставил с утра
Все войска в должный строй. Начиналась игра.
И о правом крыле он подумал: урона
Не могла понести эта лапа дракона.
Вслед за этим он левое создал крыло.
Словно море железа в порядок пришло.
Так стремился он к мощному их единенью,
Что свет солнца не справился с плотною тенью.
Сердцевины рядов. Всех спасла бы она
В миг смятенья, булатная эта стена.
Но и царь Искендер, словно воск уминая,
Создал пальму из войск. Он от края до края
Подготовил свои подкрепленья. Потом,
Дав мечи и кольчуги просившим о том,
Роздал шлемы бойцам, — так вот щедрые грозы
Льют сверкающий деждь на румяные розы.
Все ряды его войск были, словно скала.
Середина рядов неприступна была.
Мерный строй всех бойцов увидав, не дивитесь
Что в рядах не один жаждал подвига витязь.
И внезапная смерть черный взвихрила прах,
И у светлых небес свет померкнул в очах.
Всюду кровь потекла, — где ей сыщется мера!
Запылала земля, словно красная сера.
Из засад крепких луков, и гибель и стоны
Породив, друг за другом летели драконы.
Вился в кольцах аркан, словно алчный дракон,
Пожирать вражий клад стал с поспешностью он.
Так свирепо рычали слоны боевые,
Что все львы пригибали от ужаса выи.
И бойцы поднимать не жалели чела:
Меч над каждым сверкал, полон гнева и зла.
Состраданье пропало. Тут ждал бы удара
Даже сын от отца. Битва сделалась яра.
И от мира далек был спасенья шатер,
И по древкам знамен плыл кровавый узор.
Столько стрел прорвалось сквозь пробитые брони
Что горячих стрелков покраснели ладони.
Так огнем ратоборства весь край был покрыт,
Что взлетали огни из-под конских копыт.
Посреди своих войск, в этом яром пожаре,
Черным львом всем казался озлобленный Дарий.
В жажде недруга стиснуть и к праху пригнуть
Он расправил свою многомощную грудь.
Там, где руку вздымал он в свирепом запале,
Сотни вражьих голов возле ног его пали.
Налетев на врага, — он лишал его сил,
Ударяя, — он голову вражью сносил.
И покрыл всю окрестность в бою своем страстном
Он атласом румийским разодранным, красным.
Но и царь Искендер, не жалея себя,
Начал страшный свой суд, нападавших рубя.
Тотчас руки в сраженье пустил он умело,
И в руках у него два меча заблестело.
И мечам, чьи лучи так сверкали в пыли,
Отказать в своей жизни враги не могли.
Если в череп слона бил он жалом кинжала,
Миг — и туша слона черным прахом лежала.
Если б в реку он бросил свой пламенный гнев,
То зажег бы и реку палящий посев.
В гневе был он, что лев, разъяренный в погоне,
И от этого льва мчались в ужасе кони.
И смутившийся Дарий услышал слова:
«Наши львы устрашились румийского льва.
Да минует его, о владыка, пощада!
Даже нашим слонам с ним бы не было слада.
Прикажи всему войску — скорее, скорей! —
На царя Искендера направить коней!»
Тотчас Дарий велел, с мощным недругом споря,
Устремиться войскам, словно бурное море,
Всею силой, всем прошлым боям не в пример,
К тем рядам, пред которыми сам Искендер.
В битву мигом иранцев помчались отряды.
Каждый скачущий всадник, не зная пощады.
Крепко в обе руки взял сверкающий меч,
Чтобы встречному недругу шею рассечь.
Искендер, увидав страшный натиск и зная,
Что грозит ему смертью напасть эта злая,
Дал приказ, чтоб немедленно ринулись в бой
Все войска, чтоб отряды ценою любой
Путь врагу пресекли, чтоб властитель Ирана
Вмиг постиг: в его сердце смертельная рана.
И, сомкнувшись, все воины, как саранча,
В мире подняли бой, мир в сраженье топча
Вновь посыпались дроты. Мечи заблестели.
Муравью между стрелами не было щели:
Словно пчелы гилянские, тысячью жал
Рой неистовых стрел черный прах поражал.
К Искендеру враги все теснились упорней,
Но стоял он, как ствол, чьи незыблемы корни.
Некий мощный иранец, свой выпрямив стан,
Налетел на царя, словно сам Ариман.
Молодой кипарис покачнулся. Ударом
Потрясен был он быстрым: соперником ярым
Был разрублен кафтан и кольчуга была
Прорвана. Так булат ощутила скала.
Уцелела рука повелителя света,
Хоть была она все же булатом задета, —
И хоть раны глубокой избег он едва,
Но была у врага снесена голова.
Искендер устрашен был врагом этим смелым
И победу свою счел он тягостным делом.
И в нежданном смущении он захотел
Дать груди своей отдых от вражеских стрел.
Но, на счастье свое в неизменной надежде,
Вновь стоять он решил так же твердо, как прежде.
И узрев свой победный, сверкающий стяг
И постигнув: падет им настигнутый враг, —
Вновь сверкнул он мечами своими, и снова
Его мощная грудь к новой схватке готова.
И бойцы проливали без устали кровь,
Никли наземь, вставали и падали вновь.
Утомленных румийцев тесня понемному,
Им повсюду иранцы закрыли дорогу, —
И когда меж румийцев послышался стон,
Смертный час захотел взять их тотчас в полон.
Но румийцы, внезапно воспрянувши снова,
Отразили напор, их сжимавший сурово,
И вкруг яркого стяга сомкнули свой круг,
И не стал он добычею вражеских рук.
Зиндж каменья собрал, чтоб венец сделать новый,
А фагфур бросил трон свой из кости слоновой.
И, себя украшая, лазурная мгла
Вместо зеркала в небо луну подняла.
Все бойцы возвратились к стоянкам устало,
Прекратили вражду. Время дремы настало.
Смыли кровь с жарких тел. Пыль омыли с лица.
Но покоем неполным дышали сердца.
Не промедлят созвездья на своде высоком.
День взойдет. Что назавтра задумано роком?