Люй Бувэй - Вёсны и осени господина Люя (Люйши чуньцю)

В этом отрывке речь идет как раз о нарушении законов функционирования в рамках должного, причем нетрудно заметить, что здесь мы вступаем, так сказать, на почву гносеологии, тогда как все предшествующее следует отнести скорее к онтологии. В самом деле, человек, оказывается, может видеть и слышать не только то, что есть, но и то, что ему хочется видеть или слышать. И думать он способен то, что ему заблагорассудится. Все это вместе и называется произвольным обращением с цзин .

Категория цзин заслуживает особого разговора, и ей будет уделено место в главе "Система мира". Здесь достаточно сказать, что цзин есть субстрат мысли, именно его присутствие в человеческом теле делает человека способным к мыслительной деятельности вообще. Цзин в принципе контролируется рассудком, но утрата должного контроля приводит к искаженному восприятию действительности, равносильному слепоте и глухоте, и искаженному представлению о действительности, равносильному помешательству. Утрата рассудком способности правильно оценивать действительность есть следствие произвольного мышления, восходящего к произвольному зрительному и звуковому восприятию.

Последнее предложение цитируемого отрывка — место достаточно темное, ставившее в тупик комментаторов и переводчиков, следовавших за комментаторами [28] См.: Люйши чуньцю (на кит. яз.), с. 123; Wilhelm В . Fruhling und Herbst des Lu Bu We. Jena, 1928. С. 155. . Нами эта фраза понимается как метафора, призванная подчеркнуть пагубность неправильной оценки действительности: закат рассудка влечет закат счастливой жизни с той же неизбежностью, с какой происходит заход солнца.

Из вышеприведенного отрывка следует, что важно не только правильное функционирование какой-то системы, но и правильное знание об этом, объективность восприятия этого.

Таким образом, в "Послесловии" утверждается, что регламентированным — в частности, с помощью "двенадцати замет", послуживших поводом для рассуждений вэньсиньского хоу, — должен быть не только мировой порядок, но и само представление о нем, — мысль несколько парадоксальная, но, как мы увидим, для авторов "Люйши чуньцю" далеко не случайная.

Больше в "Послесловии" не содержится ничего, прямо относящегося к "Двенадцати заметам". Однако с точки зрения наблюдения над текстом целесообразным представляется здесь же привести вторую, меньшую часть "Послесловия".

"Чжаоский Сян отправился на прогулку в своем парке. Когда он приблизился к мосту, конь его отказался идти дальше. Колесницей правил Цин Бин. Сян ему велел: "Пройди вперед и посмотри, что там под мостом. Похоже, там кто-то есть". Цин Бин пошел вперед, заглянул под мост, а там лежал Юй Ян, притворяясь мертвым. Он обратился к Цин Бину: "Уходи отсюда, у меня дело к твоему господину". Цин Бин отвечал: "В юности мы были с тобой друзьями. Ныне же ты задумал большое дело. Если я скажу об этом господину, я нарушу дао дружбы. Если же, зная, что ты задумал причинить зло моему господину, я не скажу ему об этом, я нарушу дао подданного. Для человека в моем положении остается одно — умереть!" И, отступив, он наложил на себя руки.

Цин Бин, конечно, не стремился к смерти. Но он слишком серьезно смотрел на нарушение долга подданного и испытывал отвращение к нарушению дао дружбы. Поистине Цин Бин был добрым другом Юй Яну!" [29] Наст, изд., с. 180-181. .

Относительно категории дао , вообще чрезвычайно многозначной в "Люйши чуньцю", мы здесь ограничимся лишь указанием, что в данном контексте она приобретает скорее значение морального закона или нравственной нормы. Это обстоятельство не привлекло внимания комментаторов и переводчика: и Р. Вильгельм, и Хэ Линсюй, и издатель XVIII в. Би Юань [30] Wilhelm В . Op. cit. S. 490; Хэ Линсюй . Указ, соч., с. 13; Люйши чуньцю (на кит. яз.), с. 123. , ссылавшийся на предшественников, отмечали, что вышеприведенный отрывок никак не связан с рассуждениями вэньсиньского хоу и, по всей видимости, попал в "Послесловие" в результате какой-то путаницы.

Существует версия, согласно которой эта вторая часть "Послесловия" представляет собой фрагмент утраченной главы "Лянь сяо", присоединенный к "Послесловию", чтобы не нарушалось ровное число глав — сто шестьдесят, если само "Послесловие" считать отдельной главой "Люйши чуньцю". При этом указывалось, что в первой книге "Обзоров" не хватает "для ровного счета" одной главы, и высказывалось предположение, что так называемая "Лянь сяо" и была этой "потерянной главой" [31] Хэ Линсюй. Указ, соч., с. 12, 13. .

Если это так, то прежде всего обращает на себя внимание тот факт, что "Послесловие" в современном его виде не может быть отнесено ни к одной из двух частей, между которыми оно находится: к "Заметам" потому, что это изменило бы число глав в двенадцатой книге и тем самым нарушило бы композиционный строй всей части; к "Обзорам" потому, что первая часть "Послесловия" не только связана с "Заметами", но и явно претендует на обобщенное изложение их содержания. Тем не менее в генезисе, так сказать, "Послесловия" есть своя логика.

В самом деле, если обратиться к структуре отдельно взятой главы "Люйши чуньцю", она, за исключением случаев, которые будут оговорены особо, выглядит следующим образом: вначале излагаются взгляды авторов по тому или иному вопросу, а затем в подтверждение выдвинутого тезиса приводится один или несколько примеров из "древности", как правило, со ссылками на мифические, полумифические или исторические прецеденты и авторитеты. Схема в общем виде: тезис-иллюстрация.

При этом, как правило, для глав "Люйши чуньцю" характерна трехчастная форма, элементы которой мы будем условно называть преамбулой, иллюстрацией и резюме. В преамбуле предлагается тезис, выглядящий примерно так же, как прямая речь вэньсиньского хоу в "Послесловии", только без ссылок на говорящего, затем одна, а чаще две или более иллюстрации к выдвинутому тезису, наподобие истории Цин Бина, как правило содержащие в себе диалог, и, наконец, следует резюме, подытоживающее в духе тезиса приводимый в качестве иллюстрации материал.

Единый принцип организации материала последовательно проводится авторами "Люйши чуньцю" через весь текст, причем в подавляющем большинстве случаев наличествует полная трехчастная форма, т. е. преамбула, иллюстрация и резюме.

Однако, как было оговорено выше, внутри "Люйши чуньцю" существует и другая композиционная форма. Это относится к первым главам двенадцати книг "Двенадцати замет", составляющих в совокупности текст, известный также и по другим источникам, который мы будем называть "Полунные указы".

То, что "Полунные указы" представляют собой единый текст, также определяется прежде всего их композиционными особенностями: каждая из составляющих их двенадцати глав написана на основании единого плана, который выдерживается на протяжении всего текста, а незначительные отклонения от композиционных клише столь же информативны, как и композиционная "типичность" известного нам "Послесловия". Интересна в этом отношении первая глава "Полунных указов", глава "Мэнчунь".