Эпосы, легенды и сказания - Самак-айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака

– Это означает, что он из людей Хоршид-шаха. Ступайте, зовите его!

Пригласили они царевича войти. Шогаль-силач оказал ему почет и уважение, принял со всем радушием. После угощения вино принесли. Выпил царевич как следует и обратился к Шогалю:

– О богатырь, скажи, каковы пределы благородства?

– Граница благородства – одна из самых дальних, – говорит Шогаль. – Но хоть она отдаленная и протяженная, есть к ней семьдесят два пути. А наилучшие из них два: первый – хлеб раздавать, другой – тайну сохранять. Ну а теперь говори, какая у тебя нужда?

Царевич сказал:

– Коли сохранение тайны – ваше благородное свойство, то обещай мне, что не нарушишь слова, и я доверю тебе свою тайну.

– Клянусь богом, подателем благ, что никому не открою твоей тайны, что жизнь за тебя положу, – пообещал Шогаль-силач. И его дружина тоже поклялась. Тогда царевич произнес:

– Знайте, что я – Хоршид-шах, сын Марзбан-шаха Сирийского.

– О юноша, мы были в шахском дворце, когда колдунья-кормилица захватила Хоршида и унесла его в дверь напротив нас, а ты говоришь, будто Хоршид-шах – ты! – возразил, Шогаль-силач. – Такие слова доказать надо.

– То был братец мой Фаррох-руз, мы ведь похожи друг на друга. Коня и черного раба я одолел, а на испытании вопросами брат жизнью за меня пожертвовал, – ответил царевич и заплакал.

Когда Шогаль-силач понял, в чем дело, он сказал:

– Благородство Фаррох-руза выше нашего.

С этими словами он осушил чашу в память Фаррох-руза, встал, обнял царевича и преумножил его силу и могущество. А царевич объявил его названым отцом и осыпал монетами из того кошелька. Шогаль сказал:

– Я и эти шестьдесят молодцов – слуги и товарищи Фаррох-руза!

Тут они выказали друг другу превеликое уважение, а потом разговор завели. С первых слов царевич спросил:

– О брат мой, коли ты меня обласкал, как своего принял, скажи, нет ли какой возможности, чтобы мне повидаться с царской дочерью и порасспросить ее о Фаррох-рузе?

Задумался Шогаль, а потом сказал:

– Трудную задачу ты мне задал, сынок. Даже ветер не осмеливается залетать на женскую половину шахского дворца – из страха перед нянькой-колдуньей. Если бы это было дело, которое можно решить золотом или силой, хитростью или ловкостью, мы бы с ним, конечно, сообща справились. А тут птицы и те остерегаются над шахским замком кружить!

Опечалился царевич. Тут вдруг вступил в разговор Самак-айяр:

– Учитель, не лишай царевича надежды! Пускай надеется, ведь он от безысходности к тебе пришел.

– Благородство в том, чтобы говорить правду, – ответил Шогаль, – чтобы обещать такое, что можешь выполнить.

– Приходится выполнять, коли слово дано, – возразил Самак.

Шогаль говорит:

– Что-то за твоими речами кроется, чую я, есть у тебя что-то на уме. Не таись, говори!

Самак сказал:

– О учитель, у шахской дочери есть одна певица-рассказчица, очень красивая и красноречивая, зовут ее Рухафзай. Она так меня любит, что сделает все, что я ни скажу. Я знаю, что ее стараниями мы сумеем устроить встречу царевича с девушкой.

Шогаль обрадовался, а царевич и того больше. Развеселились они, возликовали, а с ними и вся дружина. Восхвалили бога и договорились, что сей день будут вино пить, а когда вечер настанет, отправятся в дом Рухафзай. И сели они пировать со своими шестьюдесятью молодцами, такими, как Шогаль-силач и Самак-ловкач, Шахмард-айяр и Ширзад-айяр, Шахмир-айяр и Шарван-айяр, Шаху-айяр и Зирак-айяр, и Сепакдан-айяр, и Ахугир-айяр, и Тиздандан-айяр, и прочими весельчаками и смельчаками. Пили они, пировали до вечера, до ночи, а потом решили отдохнуть немного.

Когда прокричал полночный петух, Шогаль, Самак и царевич встали и отправились к Рухафзай. Самак стукнул в дверь, служанка открыла, видит – Самак-айяр. Она поздоровалась, а Самак в этом доме себя как хозяин держал, он вошел без долгих разговоров. Рухафзай в ночной одежде уже спала – он ее разбудил. Увидела она Самак а, поднялась с постели и сказала:

– Ах, батенька, откуда же ты взялся в такой час?.. Но откуда бы ни пришел – хорошо!

– Хорошо-то хорошо, – ответил Самак, – да вот только богатырь Шогаль за дверями остался.

Рухафзай прикрыла срам – чадру надела – и вышла навстречу богатырю, приветствовала его, почет оказала, тут и царевича увидала. Приняла она их по-людски, пригласила в дом, подала щербет, принесла угощение и сказала:

– Ну, дитятко, а теперь рассказывай, что у тебя стряслось.

– Голубушка ты моя, – отвечал ей Самак, – ты всегда ко мне материнскую доброту проявляла, вот и сейчас я пришел к тебе с просьбой. Ты уж мне не отказывай, соизволь посетить наше ничтожное жилище, поскольку есть у нас к тебе разговор.

– Ох, деточка, ты ведь знаешь, что дочь шаха Мах-пари ни часу без меня обойтись не может. Кабы не это, обязательно пришла бы! Но, как я понимаю, корысть ваша – мой голос. Будем здесь разговор вести, я вам свое искусство покажу, ведь все необходимое тут, при мне. Коли кто услышит, подумает, что я обучаю девушек, коли кто придет – вот она я, дома сижу.

Они поблагодарили и тотчас выложили кошель золота, а Самак в шутку добавил, что-де в доме музыкантов золото, как вода, течет. Рухафзай ему в ответ молвила:

– Этот дом – твой дом, со всем его золотом.

Сказала она так и стала им кубки подносить, а служанке велела:

– Ступай принеси моих тезок [15]!.

Пошла служанка, принесла укладку из румийского полотна, отделанную китайским атласом, шелковыми шнурами перевязанную, развязала ее и достала другой мешок – с золотыми петлями, рубиновыми и жемчужными застежками. Открыла его и вынула барбат из дерева алоэ, инкрустированный черным деревом и слоновой костью, гриф у него драгоценными каменьями украшен, а колки из белого сандала сделаны. Взяла Рухафзай его в руки, лады подтянула, струны настроила – барбат издал стон, а все присутствующие – вопль. Закончила она мелодию, осушила чашу и велела невольнице:

– А теперь доставь сюда красу сборищ, принеси утешение людской старости, дай сюда радость зрелых лет!

Служанка удалилась, а потом внесла в комнату что-то похожее на приставную лестницу. Сняла крышку с кожаного чехла, открыла его и вытащила чанг. Рухафзай взяла чанг в руки и так заиграла, что царевич прямо из себя вышел. Когда она закончила, выпила еще одну чашу и приказала невольнице:

– Подай эту приносящую радость, луноликую, округлую, светлую раковину жизни, чтобы мы с нею попели часок.

Служанка ушла и вернулась с кожаной скатеркой, развернула ее, достала дайрэ и вручила Рухафзай. Рухафзай возложила на нее руки, извлекла мелодию, как будто внутри дайрэ была свирель, на которой играют в Руме. Потом сыграла на другой лад и осушила чашу. Стали все ее хвалить и благодарить.