Дени Дидро - Нескромные сокровища

– Заида, мадам, – отвечал Мангогул, – чудесная женщина. Она любит, как никто никогда не любил.

– Тем хуже для нее, – сказала Мирзоза.

– Что вы говорите! – воскликнул султан.

– Я говорю, – отвечала фаворитка, – что Кермадес – один из неприятнейших людей в Конго, что расчеты и авторитет родителей принудили ее к этому браку и что нет супружества более неравного, чем Кермадес и Заида…

– Э, мадам, – прервал ее султан, – она любит вовсе не своего супруга.

– Кого же? – спросила Мирзоза.

– Зулеймана, – ответил Мангогул.

– Прощай фарфор и маленькая обезьянка, – сказала Мирзоза.

– Ах, – шептал Мангогул, – эта Заида меня поразила. Она меня преследует, я одержим ею. Мне необходимо ее повидать.

Мирзоза задала ему несколько вопросов, но он отвечал на них односложно, отказался от партии в пикет, которую она ему предложила, пожаловался на головную боль, которой у него не было, ушел к себе, лег спать без ужина, чего еще не случалось в его жизни, и не мог уснуть. Прелести и нежность Заиды, достоинства Зулеймана и его счастье мучили его целую ночь.

Легко догадаться, что на другой день он прежде всего поспешил к Заиде; он вышел из дворца, даже не справившись, как себя чувствует Мирзоза. Он позабыл об этом в первый раз. Заиду он застал в том же кабинете, как и накануне. С нею был и Зулейман. Он держал возлюбленную за руки и смотрел ей в глаза; Заида, сидя у него на коленях, кидала на него взгляды, полные страсти. Они замерли в этой позе; но через несколько мгновений, повинуясь силе желаний, бросились друг к другу в объятия и крепко обнялись. Глубокое молчание, царившее между ними до этого, нарушилось вздохами, звуками поцелуев и бессвязными словами, вырывавшимися из их уст:

– Вы любите меня?..

– Обожаю…

– Будете любить меня всегда?..

– До последнего вздоха, Заида…

Опечаленный Мангогул откинулся на кресла и закрыл глаза рукой. Он боялся увидать то, что обычно в этих случаях происходит, но чего здесь не произошло. После нескольких минут молчания Заида сказала:

– Дорогой мой, нежный мой возлюбленный, отчего вы не всегда были таким, как сейчас? Я любила бы вас не меньше, но мне было бы не в чем упрекать себя… Ты плачешь, милый Зулейман? Постой, дорогой мой, нежно любимый, постой, я осушу твои слезы. Ты опускаешь глаза, Зулейман: что с тобой? Посмотри же на меня. Дай мне утешить тебя, дорогой друг: прижми твои губы к моим, вдохни в меня твою душу; прими мою… Остановись. Ах, нет… нет…

Заида закончила речь громким вздохом и умолкла.

Африканский автор сообщает нам, что эта сцена поразила Мангогула; что у него явилось подозрение в несостоятельности Зулеймана и что он с своей стороны сделал некое предложение Заиде, которое она отвергла, не ставя себе этого в заслугу перед своим любовником.

– Но неужели Заиде нет равных? Мирзоза не уступает ей в прелести, и у меня тысячи доказательств ее нежной привязанности; я хочу быть любимым, и я любим. И кто поручится, что Зулейман больше любим, чем я? Я был безумцем, завидуя его счастью. Нет никого на свете счастливее Мангогула.

Так начал убеждать себя султан. Автор не приводит полностью всех его доводов и лишь сообщает нам, что государь оказал им больше внимания, чем обычно словам своих министров, и перестал думать о Заиде.

В один из вечеров, когда он был особенно доволен фавориткой и собой, он предложил позвать Селима, чтобы побродить вместе с ним в рощах и садах сераля. Там были беседки из зелени, где можно было все говорить и многое делать. Направляясь туда, Мангогул завел разговор о причинах любви.

Мирзоза, поклонница высоких принципов, одержимая идеей добродетели, которая совершенно не подходила ни к ее положению, ни к лицу, ни к возрасту, утверждала, что часто любят лишь для того, чтобы любить, и что связи, основанные на сходстве характеров, поддерживаемые уважением и скрепленные доверием, отличаются продолжительностью и постоянством, без притязаний любовника на ласки возлюбленной и без желания их с ее стороны.

– Видите, мадам, – сказал султан, – как испортили вас романы. Вы начитались там о почтительных героях и о принцессах, добродетельных до глупости. И вы не подумали, что эти персонажи существовали только в голове авторов. Если вы спросите у Селима, который знает лучше всех катехизис Цитеры, что такое любовь, бьюсь об заклад, он ответит, что любовь не более, чем…

– Но готовы ли вы побиться об заклад, – перебила султанша, – что нежность чувств – химера, что без надежды на наслаждение в мире не может быть любви? Поистине, для этого нужно быть очень плохого мнения о человеческом сердце.

– Какого я и придерживаюсь, – ответил Мангогул. – Наши добродетели не более бескорыстны, чем наши пороки. Храбрый гонится за славой, презирая опасность; трус любит покой и цепляется за жизнь, а любовник хочет наслаждаться.

Селим присоединился к мнению султана и прибавил, что если бы случились две вещи, любовь была бы изгнана из общества навсегда.

– Какие же это две вещи? – спросила фаворитка.

– Это вот что, – ответил Мангогул, – если бы вы, сударыня, и я, и все другие люди потеряли то, что Танзай и Неадарна нашли во сне…

– Как! – вскричала Мирзоза, – вы думаете, что без этих ничтожных вещей не было бы ни уважения, ни доверия между двумя лицами разного пола! Талантливая, умная, с обаятельной наружностью женщина не привлекала бы мужчин? И богато одаренный мужчина с интересным лицом, с превосходным характером не был бы благосклонно выслушан женщиной?

– Нет, мадам, – ответил Мангогул, – ибо что, по-вашему, он мог бы сказать ей?

– Очень много прекрасных вещей, какие, мне кажется, всегда приятно слышать, – отвечала фаворитка.

– Заметьте, мадам, что эти вещи говорятся каждый день без всякой любви. Нет и нет, сударыня. У меня есть веские доказательства, что без тела, снабженного надлежащими органами, нет любви. Аженор, красивейший юноша в Конго, самый изящный ум в придворной среде, мог бы, если бы я был женщиной, сколько угодно выставлять передо мной свою красивую ногу, глядеть на меня своими большими синими глазами, осыпать меня самыми изысканными любезностями, – я бы, оценив все это по достоинству, сказал ему только одно слово, и если бы он не ответил на него со всею точностью, я бы сохранил к нему уважение, но без капли любви.

– Это несомненно так, – прибавил султан. – И справедливость, и нужность этого таинственного слова вы признаете сами, когда любите. Вам следовало бы для вашей пользы познакомиться с беседой одного из просвещенных людей Банзы – со школьным учителем. Вы поняли бы тогда, почему остроумец, поддерживавший ваш тезис, согласился одновременно, что он неправ и что противник его рассуждает, как сокровище. Но Селим расскажет вам все это. Я слышал от него эту историю.