Коллектив авторов - Антология средневековой мысли. Том 1

На это место Шмидт приводит важную цитату из Боэциева комментария к «Категориям»: «Из тех, что приводятся друг к другу (convertuntur) согласно последовательности сущности (secundum essentiae consequentiam), то, что в каком-то смысле является причиной другого, правильно называется „первейшим по природе" (prius natura). Что нечто подобное имеет место, ясно: например, „бытие человеком", согласно последовательности, приводится к истинному высказыванию о нем. Ведь если некто есть человек, то истинно высказывание „он есть человек", и если истинно высказывание „он есть человек", то из этого следует, что он есть человек. И при этом, конечно, никак не истинное высказывание является причиной существования вещи (causa ut sit res), но видно, что в некотором смысле, вещь (res) является причиной того, что высказывание истинно. Ибо высказывание с необходимостью называется истинным или ложным [смотря] по тому, имеет место вещь или не имеет» (PL. Т. 64. Col. 285, etc.).

Один из трудных для интерпретации терминов. В данном диалоге, видимо, следует ориентироваться на его осмысление как «независимого от референции значения высказывания», хотя мы согласны с Хопкинсом (Hopkins, Richardson. Anselm of Canterbury. Truth, Freedom and Evil. New York, 1967. P. 15.; далее: Hopki ns, Richardson. 1967) в том, что Ансельм четко не проводит идею, что предложения имеют референтами «положения дел». Важно также отметить, что это независимое от «референции» значение высказывания должно быть, очевидно, явным образом реализовано в структуре высказывания.

Истинность высказывания должна опираться как на «внешний» фактор «референции» (в противном случае истинным будет всякое правильно построенное высказывание), так и на «внутренний» фактор «правильности» (в противном случае уже нельзя говорить об истине в собственном смысле, а только, может быть, о каком-то сигнальном соответствии между «положением дел» и «высказыванием»). Определение Боэция, воспроизводимое учеником, соединяет в себе оба фактора.

Это предложение значит также и «Для чего делается утверждение?» Речь идет об общем назначении пропозициональной формы как таковой, которое реализуется в каждом конкретном применении.

Ad significandum esse quod est — «Для обозначения того, что имеет место то, что [действительно] имеет место». Форму «существующего как существующего» применяем из соображений благозвучия, не в специальном смысле «существования».

«Правильность» у Ансельма сохраняет некоторую связь со значением «прямизны», поэтому неслучаен в конце диалога пример с прямой палкой (191, 6 и далее). Это связано с его общей «образной» теорией предложения.

Здесь можно думать о двух типах примеров: 1) когда ночью говорится «сейчас день» (dies est), — это хотя моментально и не истинное, но правильное и потому в некотором смысле истинное высказывание; как только наступит день, оно будет полноценно истинным; 2) когда сообщается о вымышленном (или фантазированием) событии, например, как у Эдмера рассказывается детский сон Ансельма: «Попав на небеса, Ансельм увидел широкую ниву, а на ней нерадивых жниц». Это высказывание и правильно, и передает некоторую истину, но о нем нельзя сказать, что оно обозначает существующее как существующее, потому что истину оно передает, строго говоря, неизвестно какую и не прямо (recte), а косвенно. Однако оно во всем подобно другим предложениям языка (здесь нет даже никаких «химер» или пустых понятий), потому что разделяет с ними свойство «обозначать» нечто как существующее (или как несуществующее), «изображать» некоторое положение дел.

Онтологически первичной является истина, связанная с назначением высказывания. Она реализуется в истинных предложениях, т. е. в предложениях правильной формы. А они, будучи материальными реализациями, относительно независимы от «онтологически первичной ситуации», и поэтому появляется возможность комбинаций, когда они обозначают как существующее то, чего не существует.

Одно — истинность высказывания относительно его онтологически первичной ситуации, т. е. такой, когда есть некое положение вещей, для которого это высказывание специально создано как обозначение. Эту ситуацию всегда можно представить относительно любого правильного предложения языка, поэтому этой истинностью высказывание обладает всегда. Другое — истинность в реальной языковой ситуации, основанной не на «первичных» отношениях значащего и обозначаемого, а на комбинации «случайных» значений. Здесь может оказаться, что совершенно правильное и в первом смысле истинное высказывание, например, «сейчас день» (оно вполне осмысленно для «первичной» ситуации, когда есть день), окажется неистинным, и наоборот, совершенно на первый взгляд невероятное и неосмысленное окажется буквально истинным (как предсказание Макбету о том, что «пойдет лес»). Если S — предложение, Т1 — истина (обо)значения, а Т2 — истина «референции», то всегда T2(S) включает T1(S). Таким образом, любое предложение, имеющее истину референции, «дважды истинно». Это различение перенимает у Ансельма Фома Аквинский. Хопкинс приводит цитату из Summa theologica (I. 16): «Так, например, предложение: „Сократ сидит", когда он сидит, истинно и по истине вещи (et veritate rei), поскольку оно является некоторым значащим выражением (vox significativa); и по истине обозначения (veritate significationis), поскольку обозначает истинное мнение. Но, когда Сократ встает, первая истинность (veritas) остается, а вторая — изменяется» (Hopkins, Richardson. 1967. P. 15).

Классические примеры «аналитических» суждений в аристотелевско-боэцианской традиции.

Ср. с логическим разбором этой евангельской сентенции у Августина (О Книге Бытия. Кн. 11, гл. 16; О Граде Божием. Кн. 11, гл. 13). (Примеч. ред.)

В Вульгате (In. 3, 19-21): qui mala agit, odit lucem; qui facit veritatem, venit ad lucem.

Дословно: «откуда имеет „быть", оттуда же имеет и „греть"».

Понятие о внутреннем чувстве (sensus interior) было развито Августином. Августин рассматривает внутреннее чувство как то, что воспринимает и судит данные пяти внешних чувств. Человек как разумное существо отличается от животных только тем, что имеет разум, тогда как внутреннее чувство — общее свойство всех животных (О свободе воли. Кн. 2, гл. 4-5).

Во всех живых существах внутреннее чувство координирует информацию, приносимую внешними чувствами, так что именно оно осуществляет отнесение наших, например, зрительных и акустических впечатлений к одному объекту. Августиновское «внутреннее чувство» можно сравнить с аристотелевским «общим чувством» (sensus communis) (см.: О душе 425а 25-30).