Томас Мэлори - Смерть Артура. Книга 3

Мы пришли к концу рассказа. Теперь пора тебе отправиться, ибо ты совершил большую часть дела, возложенного на тебя Господом, говорит Josephe'y ангел (l. с.). Следует несколько эпизодов, не подвигающих действие: Josephe объясняет Mordrain'y (стр. 314 след.) значение символических видений, бывших ему ранее и ранее рассказанных в романе (стр. 156 след.), и обличает короля, уже обращенного, в старом грехе, который он продолжал таить: он удержал у себя в подпольном покое своего дворца статую красавицы, к которой пылал страстью и от которой, казалось ему, не был в силах отвязаться. Статуя сожжена, (стр. 318 след.). Она напоминает демона-Венеру средневековых сказаний, статую Венеры, с которой обручился неосторожный клерик одной мрачной легенды. Эвалах, женатый на христианке Sarracinte, мог упорствовать в культе Ssвrah'ы, Венеры Харрана (сл. выше стр.429).

Josephe со своими выходит из Сарраса (стр. 320) и надолго исчезает из романа; лишь во второй его части мы узнаем, что он перешел через Евфрат (III, стр. 126), чтобы направиться в Британию. Переходом за Евфрат могла кончаться древняя часть легенды, очертания которой были поглощены британской локализацией.

Мне остается сказать еще несколько слов о главных действующих лицах легенды и предложить несколько толкований собственных имен; толкований, вызванных моими вопросами; ответы принадлежат проф. Марру; я жду с понятным интересом и других разъяснений.

Evalach, с разночтением Hevalach, которое и дало мне повод к сближению с Havila, может быть, не что иное как сир. Jahbalah(a): Феодор. С его типом мы знакомы: он долго колеблется прежде, чем принять Христову веру; когда Josephe спрашивает его жену, почему она, тайная христианка, не постаралась обратить его, она отвечает, что боялась его гнева (стр. 283); и по крещении он, в эпизоде со статуей, является каким-то полуверным. Его назвали в крещении: Mordrain: en crйanche, либо Mogdanis: tardis en creanche. En creanche (в вере) — оборот грамматически неполный; можно предположить, что выпало то же прилагательное tardis, какое стоит при Mogdanis: стало быть, медлящий уверовать, коснеющий в (старой) вере, упорный в ней; проф. Марр подсказывает предположительно сирийское marod (западн. чт. morud) renya: упорный, упрямый в мышлении: Mordrain. Не знаю, помогут ли объяснению имени его варианты в других романах о св. Грале: Mordains (в Queste), Noodrans (Manessier: однажды), Mordrach (у Gerbert'a: однажды). — Mogdanis я объяснил себе в связи с древним наименованием северной Месопотамии — Mygdonia, перенесенным от македонской Мигдонии македонскими колонизаторами Месопотамии. Жители Карр-Харрана называются Μαχεδονων αποιχοι, χατψχισμενοι Μαχεδονες (Dio Cass. XXXVII, 5; Diodor. XDC, 91); Мигдония обнимала и Осроэну с Эдессой; известно, что это последнее, греческое обозначение Orhoi — Урфы перенесено на него с соименного города Македонии. Страбон перечисляет в области мигдонцев Низибис (Антиохию в Мигдонии), Тиграноцерту, Карры — Харран, Никефорий, Chorderaza, Sinnaca (под Харраном); у Плиния понятию Мигдония (северной Месопотамии) отвечает название Аравии с арабами Rhoali, Orei, Mardani. — Укажу еще на Mygdonius, приток Евфрата, на личное имя Мигдонии в отреченных деяниях ап. Фомы, которое впрочем также толкуют в смысле мигдонянки в связи с упомянутою выше областью Mygdonia (Ray, The Syrian church in India, стр. 364, 5); может быть, следует присоединить сюда и Магдуну «Слова о ветхом Александре», своеобразной переделки Троянской притчи, сохранившейся лишь в славянских текстах, но восходящей к какому-нибудь восточному оригиналу: роль Агамемнона играет царь Сион Аморрейский, Иог-Менелай царит в Васане, посылает за помощью в Ханаан, Халдею и Месопотамию; Кассандре отвечает Магьдоуна, «рекше сирианки премудра» [37] Roman d'Alexandra заводит македонского героя в Карры-Харран. Это вызывает несколько вопросов об источниках дошедшего до нас текста в александрийских стихах и о произошедшем между ними смешении (Сл. Paul Meyer, Alexandre le Grand II, стр. 126-7, 145-6, 198). В древнем романе Альбериха, дошедшем до нас в отрывке и отражениях, противник Александра, Николай, царит в Cйsaire, что несогласно ни с Валерием (rex Acernauum, Acemarum), ни с Historia de preljis (царь Пелопоннеза). Под Cйsaire, очевидно, не разумеется ни одна из известных Кесарии, ибо в первой branche романа в александрийских стихах бой происходит под Cesaire, но на реке Copar, Cobar, в которой P. Meyer усматривает Птолемеев Χαβωρας, один из притоков Евфрата в Месопотамии, у границ Персии. С другой стороны эпизод, вставленный в 3-ю branche того же романа, рассказывает следующее: Александр отправляется в Халдею, поименованы города Defur, Almere — и Caras, несомненно Carrhae — Харран, ибо говорится об участи Красса, разбитого при Каррах Парфянами. В этих-то Каррах, а не в Cйsaire, царил когда-то Николай, при Александре же властвует Solomas, у него дочь Кассандра. .

Главным героем, центром легенды об обращении, рассказанной в первой части нашего романа, является Сераф — Nasciens. Он и его род как бы предназначены, избраны сосудами веры. Мы уже знакомы с его сестрой Sarracinte, Sarraquite, что толкуется: полная веры. То, что повествуется о ней и о ее брате Серафе, насыщено легендарными мотивами и поэзией легенды. Сама Sarracinte рассказывает Josephe'y (стр. 267 след.), как ее мать, болевшая и исцеленная и крещенная пустынником Саллюстием, пожелала, чтобы и девочка уверовала в Того, кто ее излечил. Девочка полагает, что дело идет о Саллюстии, и не хочет: у него такая большая борода. — Не обо мне речь, смеется Саллюстии, а о другом, исполненном всякой красоты и благости. — Коли он так же красив, как мой брат (не Сераф), я готова. — Он так же красив, отвечает пустынник, и прибавляет пророчески: коли узришь одного, другого никогда более не увидишь. Как сказал он это, у его кельи показался свет и в нем образ человека, прекрасный и сияющий; у него в руках красный крест, из глаз исходят точно два луча, яркие, как раскаленный уголь. Пораженная видением девочка склонилась долу; когда она поднялась, видение уже исчезло. Она изъявляет желание креститься, и пустынник крестит ее, наставляет в вере и, совершив таинство евхаристии, причащает мать и дочь. Когда он положил ей в рот облату, он говорит ей, что это воистину тело Того, Кого носила в утробе Дева Мария. У девочки зародилось сомнение, и в то же время она ощутила, что то, к чему она приобщилась, и чудесный образ видения были одно и тоже. — Брата своего она действительно более не видала: он гонялся за каким-то страшным зверем, опустошавшим Orbйrique, и более не вернулся из леса. Зверь этот демонический, у него три рога, он уничтожал хлеб на корню, похищал детей из колыбели, вынимал плод у беременных женщин, когда они были одни. Все это напоминает la bкte glapissante романов бретонского цикла — и легенду о Сисиннии и демоне, гибельном для новорожденных и родильниц, за которыми он гоняется. Легенда эта, кажется, армянского происхождения [38] Сл. мою заметку: Молитва св. Сисинния и Верзилово коло в Журн. Мин. Нар. Просв. 1895 г., май, стр. 226 след. ; не было ли и сирийской версии? Это шло бы навстречу нашей гипотезе о местности, в которой зародились основы сказания, легшего в основу первой части Grand St. Graal.