Джером Горсей - Записки о России. XVI — начало XVII в.

Из-за этого царь отделил московское духовное управление от греческой церкви и соответственно от необходимости в эту церковь посылать пожертвования и принимать оттуда грамоты. С помощью Троицы он убедил нестойкого патриарха Иеремию отречься от патриаршества в Константинополе или Хиосе в пользу московской митрополии [253]. Царь резко отклонял и отвергал учение папы, рассматривая его как самое ошибочное из существующих в христианском мире: оно угождает властолюбию папы, выдумано с целью сохранить его верховную иерархическую власть, никем ему не дозволенную; царь изумлен тем, что отдельные христианские государи признают его верховенство, приоритет церковной власти над светской. Все это, только более пространно, он приказал изложить своим митрополитам, архиепископам и епископам, архимандритам и игуменам папскому нунцию патеру Антонию Поссевино (Pater Antonie Posavinus), великому иезуиту, у входа в собор Пречистой (Prechista) в Москве [254].

[За время своего правления этот царь] построил свыше 40 прекрасных каменных церквей, богато украшенных и убранных внутри, с главами, покрытыми позолотой из чистого золота. Он построил свыше 60 монастырей и обителей, подарив им колокола и украшения и пожертвовав вклады, чтобы они молились за его душу.

Он построил высокую колокольню из тесаного камня внутри Кремля, названную Благовещенской колокольней (Blaveshina Collicalits), с тридцатью великими и благозвучными колоколами на ней, которая служит всем тем соборам и великолепным церквам, расположенным вокруг; колокола звонят вместе каждый праздничный день (а таких дней много), а также очень заунывно в каждую полуночную службу [255].

Заканчивая [повествование] о его благочестии, нельзя не привести один памятный акт, его милосердное деяние. В 1575 году вслед за моровым поветрием начался большой голод, уничтоживший лучших людей. Города, улицы и дороги были забиты мошенниками, праздными нищими и притворными калеками; в такое трудное время нельзя было положить этому конец. Всем им было объявлено, что они могут получить милостыню от царя в назначенный день в Слободе. Из нескольких тысяч пришедших 700 человек — самых диких обманщиков и негодяев — были убиты ударом в голову и сброшены в большое озеро на добычу рыбам; остальные, самые слабые, были распределены по монастырям и больницам, где получили помощь. Царь, среди многих других подобных своих деяний, построил за время царствования 155 крепостей в разных частях страны, установив там пушки и поместив военные отряды. Он построил на пустующих землях 300 городов, названных „ямами“ (yams), длиной в одну-две мили, дав каждому поселенцу участок земли, где он мог содержать быстрых лошадей столько, сколько может потребоваться для нужд государственной службы [256]. Он построил крепкую, обширную, красивую стену из камня вокруг Москвы, укрепив ее пушками и стражей [257]

Иван IV.

В заключение скажу о царе Иване Васильевиче. Он был приятной наружности, имел хорошие черты лица, высокий лоб, резкий голос — настоящий скиф, хитрый, жестокий, кровожадный, безжалостный, сам по своей воле и разумению управлял как внутренними, так и внешними делами государства [258]. Он был пышно захоронен в церкви архангела Михаила; охраняемый там днем и ночью, он все время оставался столь ужасным воспоминанием, что, проходя мимо или упомянув его имя, люди крестились и молились, чтобы он вновь не воскрес, и проч.

Ко всем государям, союзникам царской империи, были назначены послы, по желанию Бориса Федоровича, чтобы показать его величие. Но сначала были сделаны приготовления для коронации царя, ее описание потребовало бы больше места и времени, чем я могу себе позволить [259], поэтому я, будучи свидетелем всего и удостоившись высокой чести в тот день, должен отослать [читателя] к книге путешествий м-ра Гаклюйта и к трактату д-ра Флетчера, где все это изложено вместе с сообщениями о государстве и управлении, написанными давно моей рукой [260]; я среди других был назначен посланцем к королеве. Содержание во всех посольских наказах было одинаковым: объявить, что провидением божьим Федор Иванович (Theodor Ivanowich) был возведен на престол (coroberavated, по их выражению), коронован и объявлен царем тех княжеств и земель, которыми владел его отец, блаженной памяти прежний царь Иван Васильевич. Думая о благе, исходя из священной заботы о мире, он счел необходимым уведомить их величества, государей других держав, как сильно его желание жить с ними в союзе и братской любви, и тому, кто принимает это, он обещает взаимность в связях, торговле и делах с ними и их подданными [261].

Получив эти письма и наказы договориться о некоторых других делах, касающихся одновременно обеих сторон, я был отпущен с необыкновенными милостями, удостоившись многих почестей, особенно от князя-правителя Бориса Федоровича, как частным образом, так и в торжественной обстановке, с особыми постановлениями и поручениями. Меня хорошо снарядили всем необходимым и везде меня принимали, охраняли и встречали как посла, куда бы я ни прибыл. Мое путешествие началось из Москвы 20 августа 1585 года [262], вначале я прибыл во Псков (Vobsco) в 600 милях от Москвы, затем в Дерпт в Ливонии, Пернов, Венден, Либаву и проч., затем в Ригу, столицу провинции, в которой я имел дело к королеве Магнуса, ближайшей наследнице московского престола [263]; она жила в замке Риги в большой нужде, существуя на маленькое жалованье, выдаваемое ей из польской казны. Я мог получить разрешение видеть ее только от кардинала Радзивилла (Ragaville), крупного прелата княжеского рода [264], охотника до общества ливонских леди, самых прекрасных женщин в мире, который жил случайно в это время там. Я приложил огромные усилия, чтобы добиться свидания с ней. Кардинал сначала принял важный вид, представив это дело как большую трудность, но когда мы получше познакомились, сделался более приятен и весел и однажды даже засмеялся, проходя мимо меня в важной процессии.

Когда меня привели к Елене (Llona) [265], вдове короля Магнуса, я застал ее за расчесыванием волос своей дочери, девятилетней девочки, очень хорошенькой. Она спросила, что мне нужно. Я попросил позволения поговорить с ней наедине, она начала меня удивленно рассматривать и сказала, что не знает меня и у нее нет ни приемных, ни прислуги. Оставив свою дочь со своей дворянкой, она [отошла со мной к окну] в этой же комнате, с еще более величественным видом.

„Мадам, я боюсь, что более не смогу увидеть ваше высочество, поэтому изложу мое поручение без красноречия, дайте мне ваше королевское обещание, что оставите в секрете все, что я вам скажу, поскольку все это в ваших же интересах“. Хотя она сохранила молчание, я продолжил: „Царь Федор Иванович, ваш брат (поскольку так называют [у них] себя двоюродные), узнал, в какой нужде живете вы и ваша дочь, он просит вас вернуться в свою родную страну и занять там достойное положение в соответствии с вашим царским происхождением, а также князь-правитель Борис Федорович, изъявляет свою готовность служить вам и ручается в том же…“