Джером Горсей - Записки о России. XVI — начало XVII в.

Я обедал с королем, он сказал мне несколько слов, я получил его грамоты и патенты, поцеловал его руку, и был отпущен. Меня чествовали у лорда, высокого камергера пана Луки Обровского (Pann Lucas Obrovscoie), любимца короля. Я отправил купцов с письмами к секретарю м-ру Уолсингему, сообщая обо всем. Они прилично наградили меня и обещали, что общество еще вознаградит меня; м-р Джон Герберт (Harberd), посланный сюда до меня, не сумел добиться успеха [350].

Мне хотелось увидеть королеву Анну [351], дочь короля Сигизмунда III [352], жену, а позднее вдову короля Стефана Батория [353]. Позвольте мне, когда наше дело уже изложено, маленькое отвлечение, хотя и не имеющее прямого отношения [к моему рассказу]. Я надел ливрею моего слуги и прошел во дворец, перед окнами стояли горшки и целые ряды больших растений с жасмином, розами, душистыми лилиями и другими пахучими редкими цветами, издававшими тонкий и чудесный запах. Когда я вошел в палату, королева сидела там и ужинала; я встал среди многочисленных джентльменов. Ее величество сидела под белым шелковым балдахином, в кресле на турецком ковре, она была некрасива, ее фрейлины, придворные люди ужинали в той же комнате, отделенные протянутой поперек ширмой. Я видел ее слуг, ее манеру держаться и то, как подавалось кушанье. Напоследок кто-то из видевших меня раньше выдал меня дворецкому, стоявшему у ее кресла, тот посмотрел на меня и приказал другому подвести меня. Я отодвинулся назад, он сказал королеве.

— Позовите его сюда, ничего, что он не в придворной одежде.

Старый лорд спросил: «Хотите ли вы что-то от ее величества?»

— Нет, сэр, я пришел посмотреть только на ее особу и величие ее двора, я приношу извинения, если нарушил (этикет].

— Ее величество хочет говорить с вами.

Меня обнаружили из-за необычных рюшей на моей одежде. Леди поднялись из-за стола и окружили королеву. После моих поклонов она спросила, не тот ли я дворянин из Англии, который вел переговоры с королем недавно, и спросила через переводчика, как зовут королеву Англии. [После чего сказала]: «Елизавета — слишком благословенное имя для королевы, которая является бичом католической церкви, ее сестру зовут Мария, преподобная святая на небесах». Я хотел говорить без переводчика, не слишком искусного.

— Говорите, пожалуйста.

— Имя королевы Елизаветы пользуется большим уважением и почетом в целом свете, у всех величайших и могущественнейших государей; она — защитница истинной древней католической церкви и веры, и этот титул признают как ее друзья, так и ее враги.

— Ну, ну, сударь, если она такова, то почему же она казнила так жестоко многих святых католиков: Стори (Storie), Кэмпиона (Campion) и других святых мучеников? [354]

— Они были предателями богу и королеве, замышляли свергнуть ее с престола и разрушить ее королевство.

— Но как же она могла пролить кровь помазанницы божьей, королевы гораздо более великой, чем она сама, не подвергнув ее суду равных, всех христианских государей Европы, без согласия святого Папы?

— Ее подданные и парламент признали это необходимым без ее королевского согласия, потому что ее безопасность и спокойствие королевства находились под постоянной угрозой.

Она покачала головой, ей не понравился мой ответ. Вошел ее духовник, великий иезуит Поссевино, ему не понравилось мое присутствие, так как с ним у меня было столкновение в Москве, где он был нунцием и откуда его удалили [355]. Ее величество спросила стакан венгерского вина и два куска сыра с хлебом. Она приказала дворецкому передать их мне, но я отказывался, пока она не передала мне их из своих рук и [затем] отпустила. Я был рад, вернувшись домой, снять ливрею, но моя хозяйка, приятная дворянка, хорошо известная королеве, была вскоре вызвана. Ее величество хотела видеть жемчужную цепь, которую я надел, когда получал отпуск у короля в воскресенье, так как хвастун-еврей, бывший у короля главным поставщиком, по словам королевы, брал ее в руки и сказал королю, что она из поддельного жемчуга, из высушенных рыбьих глаз. Королева хотела также знать, как были накрахмалены рюши на моем платье: они были накрахмалены и укреплены на серебряной проволоке в Англии. Мою цепь вернули, и она нисколько не потеряла своей цены в глазах королевы. Пора вернуться к моему рассказу, я не хотел бы писать еще что-то, не столь серьезное.

Английская королева Елизавета I с горностаем. Виллиам Сегар, 1585 г.

Я выехал из Варшавы вечером, переехал через реку, где на берегу лежал ядовитый мертвый крокодил, которому мои люди разорвали брюхо копьями. При этом распространилось такое зловоние, что я был им отравлен и пролежал больной в ближайшей деревне, где встретил такое сочувствие и христианскую помощь мне, иноземцу, что чудесно поправился.

Когда я прибыл в Вильну (Villna), главный город Литвы, то представился великому князю воеводе Радзивиллу (the great duke viovode Ragaville) [356]и вручил ему мои грамоты, где было обозначено кто я и указано мое звание. Он был достойных качеств князь, мужественный и протестант по религии. Он принял меня с почетом и пышностью, говорил, что хотя мне ничего не поручено передать ему от королевы Англии, но он столь высоко ценит, почитает и восхищается ее добродетелями, заслугами, что примет меня как ее посланника, это был политический ход, чтобы заставить его подчиненных думать, что я прибыл на переговоры с ним. Он взял меня с собой в свою церковь, где я слышал службу, псалмы, гимны и проповедь, а также совершение св. таинств по обрядам протестантской церкви, чем [он] вызвал ропот своего брата, кардинала Радзивилла. Его высочество пригласил меня обедать, почетный караул из 50 секироносцев, его гвардия из дворян числом 500 человек провожали меня до дворца по городу; он сам, сопровождаемый многими молодыми знатными людьми, встречал меня на террасе и провел в огромную комнату, где играл орган и раздавалось пение и стоял большой стол, за которым сидели воеводы, вельможи и леди, сам он сел под балдахин. Меня поместили перед ним в центре стола. Трубы заиграли и загрохотали барабаны. Когда первые кушанья были поданы, шуты и поэты начали веселить гостей, а громкие и тихие инструменты приятно играли, вошла толпа разряженных карликов, мужчин и женщин, под звуки нежной и гармоничной музыки, получавшейся от смешения протяжных звуков свирели и искусного пения, как они их называли, кимвалов Давида и сладкозвучных колокольчиков Аарона. Такое разнообразие заставило время течь быстро и незаметно. Его высочество пил за здоровье ее величества английской королевы Елизаветы, при этом он говорил о ее величии и качествах. Каждый из именитых князей и леди подняли свои бокалы со сладким вином за этот тост, я в ответ провозгласил здоровье хозяина. Подавали диковинные кушанья: сделанные из сдобного теста львы, единороги, парящие орлы, лебеди и проч., пропитанные винами и начиненные сладостями, чтобы их попробовать каждого была серебряная ложка (которой нужно было брать куски из брюха этих животных). Было бы утомительно рассказывать по порядку все редкости и описывать необыкновенные блюда; хорошо принятый, угощенный, я был доставлен домой тем же порядком, каким меня привели. Мне отданы были все грамоты, и дворянин должен был проводить меня через страну, с чем я и отбыл. Не буду рассказывать о виденных мной состязаниях львов, быков, медведей, интересных и редких.