Донасьен де Сад - 120 дней Содома, или Школа разврата

– А теперь, – говорит господин своему сообщнику, – ступай-ка, отыщи мешок. Засунешь ее в мешок, завяжешь покрепче и бросишь в реку.

Вы легко представите мой испуг. Я поспешила броситься в ноги жестокому сеньору и стала умолять его о пощаде, говорила, что меня прислала хорошо ему известная г-жа Герэн, что я вовсе не воровка, а девица из ее дома. Злодей ничего не хотел слышать. Он схватил меня за ягодицы и принялся самым грубым образом щупать и мять их.

– Черт побери, – приговаривал он. – А вот скормим мы этот прелестный задок рыбам!

Это было единственное проявление похоти, которое он позволил. По крайней мере, я ничего больше не заметила.

Слуга вернулся с большим мешком; невзирая на все мои мольбы, меня туда засунули, мешок завязали, и Лафлер взвалил его на плечи. Теперь я услышала, какой эффект произвело это на распутника: по всей вероятности, как только он увидел, что я запрятана в мешок, он начал дрочить. И, по-видимому, как только Лафлер взвалил меня на плечи и сделал первый шаг к выходу, у его хозяина брызнул сок. «В реку… в реку… – приговаривал он, и голос его прерывался от приступов наслаждения. – В реку, Лафлер, и не забудь привязать камень, чтобы эта потаскуха поскорей потонула».

На этом все и кончилось. Мы вышли в соседний покой, там Лафлер распорол мешок, возвратил мне все части моего одеяния. Затем вручил мне два луидора, предоставил недвусмысленные доказательства, что получает удовольствие совершенно отличным от своего хозяина манером, и я возвратилась к Герэн. Я роптала на нее за то, что она меня совсем не предупредила о том, что меня ожидало, и через два дня она, в знак нашего примирения, подыскала мне другую партию, сказав о ней еще меньше.

Дело обстояло приблизительно таким же образом, как я вам только что рассказала. Я оказалась в покоях одного генерального откупщика. Но на этот раз я была не одна: со мной находился слуга откупщика, который от имени своего хозяина явился к Герэн, чтобы пригласить меня. В ожидании патрона слуга развлекал меня, показывая множество драгоценностей, спрятанных в ящиках бюро, стоявшего в этом кабинете.

– Черт меня побери, никакой беды не будет, если вы возьмете себе что-нибудь из этого, – уговаривал меня почтенный меркурий. – Старик богат как Крез; я готов побиться об заклад, что он толком и не помнит, что содержится в этом бюро. Не стесняйтесь, дорогая, поверьте, что я вас не выдам, меня вам бояться нечего.

Увы! Я была слишком расположена к подобным советам, вам известны мои наклонности, я вам о них рассказывала уже. Так что долго меня уговаривать не пришлось. Я подхватила маленькую золотую шкатулку в семь или восемь луидоров; на вещь большой ценности у меня не хватило смелости. Только этого и надо было пройдохе-слуге, и, чтобы больше к этому не возвращаться, скажу, что потом я поняла; не решись я воспользоваться его советом, он попросту подбросил бы мне украдкой какую-нибудь вещицу из этого проклятого бюро.

Появился хозяин, он принял меня очень ласково, слуга вышел, и мы остались вдвоем. Этот-то клиент, в отличие от предыдущего, приступил к забавам со мной основательно: расцеловал меня в зад, заставил себя посечь, попукать ему в рот, вставил свой кляп ко мне в рот аж до самой глотки – словом, пользовался чуть ли не всеми дырками, за исключением передней; но как он ни старался, спустить ему не удавалось. Решающий момент все не наступал, потому что все эти его забавы были всего лишь подготовкой, а что было для него главным, вы это не замедлите сейчас увидеть…

– Тьфу, пропасть! – вдруг говорит он. – Я совсем забыл, что в передней ждет меня лакей моего приятеля. Я обещал передать со слугой одну драгоценную безделушку для его господина. Позвольте же мне покончить сейчас с этим делом, и мы тотчас же возобновим наши забавы.

Подумайте, господа, в какой ужас повергли меня эти слова: ведь я только что, по наущению гнусного лакея, совершила маленькую кражу. Я было попробовала его удержать, но потом рассудила, что надо сохранить хладнокровие и рискнуть.

Он открывает бюро, ищет, все перерывает и, не найдя того, что ему нужно, обращает на меня разъяренный взгляд. «Мошенница, – говорит он наконец, – здесь были только ты да мой слуга, в котором я совершенно уверен; стало быть, пропавшую вещь могла взять только ты!»

– О сударь, – вся дрожа, отвечала я ему, – знайте же, что я в пропаже не виновата…

– Посмотрим, дьявол тебя побери, – закричал он (прошу заметить, господа, что штаны у него все это время были расстегнуты, и стоячий член так и прилип к брюху; уже одно это обстоятельство могло бы меня несколько успокоить, но я ничего такого из-за смятения своего увидеть не сумела), – сейчас мы увидим, я отыщу-таки то, что мне нужно!

И приказывает мне сбросить с себя все одежды. Раз двадцать бросалась я к нему в ноги, умоляя не подвергать меня столь унизительному обыску, – ничего не трогало, ничто не могло смягчить его сердце; в ярости он сам стал срывать с меня одежду, и, как только я осталась в чем мать родила, обнаружил у меня в кармане эту злосчастную шкатулку.

– Ага, злодейка, – пылая гневом, воскликнул он. – Вот и доказательство, что ты ходишь к порядочным людям, чтобы воровать у них!

– Господин мой! – взмолилась я. – Имейте снисхождение к моей молодости! Я не могла устоять против соблазна, которым меня искушали.

– Что ж, – отвечает он мне, – ты все это расскажешь комиссару полиции.

Он зовет слугу и приказывает ему немедля собраться и бежать к комиссару просить его явиться сюда безотлагательно.

Слуга побежал, а его хозяин, по-прежнему со вздыбленным членом, уселся в кресло и ну меня поносить и позорить.

– Эта соплячка, эта мошенница приходит к человеку, собравшемуся ей хорошенько заплатить, только для того, чтоб его ограбить. Ну, ничего, она свое получит!

Тут раздался стук в дверь, и является человек в одежде полицейского чиновника. «Господин комиссар, – обращается к нему наш хозяин. – Вот эта злодейка, которую я вам и передаю раздетой донага, ибо я это сделал, чтобы обыскать ее; вот вам, с одной стороны, эта девка, с другой – ее одежда, а вдобавок и похищенная ею вещь. Главное, чего я прошу, да нет, требую от вас, господин комиссар, так это, чтобы вы ее повесили!»

При этих словах он снова бросается в кресло и начинает извергаться. «Да, да, повесьте ее, комиссар, – приговаривает он при этом. – Черт побери, повесьте, повесьте… Я хочу видеть, как ее повесили, вот и все, что мне от вас надобно!»

Мнимый комиссар увел меня вместе со шкатулкой и моими пожитками в соседнюю комнату, сбросил с себя наряд, и я признала в нем того самого слугу, который и вверг меня в мои злоключения; вполне понятное волнение помешало мне распознать его раньше.