Донасьен де Сад - 120 дней Содома, или Школа разврата

– Ну как, – спросил он меня, – много на вас страху нагнали?

– Ох, – ответила я, – дальше некуда.

– Теперь все позади, – сообщил он. – И вот вам вознаграждение.

И тут он мне по поручению своего хозяина вручил ту самую уворованную мною шкатулку, все мои одежды, наполнил большой стакан вином, который я выпила единым духом, и отвел меня к мадам Герэн.

– Премилая страстишка, – произнес епископ. – Но только, скажу вам, можно извлечь большее, если пренебречь щепетильностью в таких делах. Я не сторонник проявления деликатности в распутстве. Если бы поменьше миндальничать, можно найти верный способ помешать девке жаловаться и сетовать, какую бы несправедливость и беззаконие с нею ни учинили бы.

– Да уж, – отозвался Кюрваль, – я бы на месте этого финансиста постарался, чтобы вы, прелестная Дюкло, так легко не отделались.

Занимательное повествование Дюкло оказалось столь продолжительным, что, когда пробил час ужина, выяснилось, что не осталось времени на то, чтобы поразвратничать перед трапезой. Уже сидя за столом, пришли к благому решению возместить потерянное удовольствие после ужина. И, собравшись все вместе, набрели на мысль о необходимости выяснить, наконец, кого из девочек и мальчиков можно возвести в ранг женщины и мужчины. Положено было для решения сего вопроса подвергнуть всех особ как мужского, так и слабого пола, чье положение представлялось сомнительным, мастурбации. Среди слабого пола Огюстина, Фанни и Зельмира сомнений не вызывали: все три этих очаровательных создания в возрасте четырнадцати и пятнадцати лет испускали сок от малейшего прикосновения. Эбе и Мишетта, которым было лишь двенадцать лет, разумеется, еще не могли подвергнуться подобному испытанию. Среди мальчиков было известно, что Зефир, Адонис и Селадон испускают сперму, как самые заправские мужчины, Житон и Нарцисс были еще слишком малы. Таким образом, для экзамена были выбраны среди султанш Софи, Коломба и Розетта, из которых первой было четырнадцать, а двум другим тринадцать лет. Среди мужчин испытанию должны были подвергнуться Зеламир, Купидон и Гиацинт.

Приятели расположились вокруг груды широких подушек, брошенных к их ногам. Шамвиль и Дюкло были призваны в испытательницы. Первая, как трибада, должна была натирать трех девиц, а вторая, как признанная мастерица дрочить мужчин, должна была выдаивать мальчиков. Обе они перешагнули ограду из кресел, на которых уселись друзья-распутники, и туда же были переданы Софи, Коломба, Розетта, Зеламир, Купидон и Гиацинт. Каждый из друзей, понимая, как разыграется их похоть во время предстоящего представления, поместил между ляжек по ребенку. Герцог приспособил Огюстину, Кюрваль – Зельмиру, Дюрсе – Зефира и епископ – Адониса.

Церемония начиналась с мальчиков, и Дюкло, выставив на показ грудь и задницу, засучив по локоть рукава, принялась демонстрировать свое искусство мастурбаторши, переходя от одного к другому и третьему из своих ганимедов. Более сладострастного зрелища невозможно было вообразить: с такой легкостью порхали ее руки, так нежны и в то же время резки были ее движения… она предлагала этим юношам свои губы, свои груди и ягодицы с такой изощренностью, что можно было уверенно сказать, что тот, кто не сможет излиться, значит, просто не созрел еще до столь мужественного и естественного действия. Зеламир и Купидон возбудились, но все усилия Дюкло оказались напрасны: из их торчащих членов не удалось выжать ни единой капли. Зато преображение Гиацинта произошло почти сразу же, на шестом движении кулака семя брызнуло на грудь Дюкло, и мальчуган повалился на нее почти в забвении чувств, крепко обнимая ее ягодицы.

Приступили к девицам. Шамвиль, раздетая чуть ли не догола, очень старательно причесанная и красиво прибранная во всем остальном, казалась при своих пятидесяти годах не старше тридцати. Как записная трибада, она рассчитывала на самое большое наслаждение от этой операции, и похоть, пылавшая в ее огромных черных глазах, сделала их еще более живыми и красивыми, чем всегда. Она исполняла свою партию по меньшей мере с таким же искусством, как Дюкло исполнила свою: занималась зараз и клитором, и устьем вагины, и задней дырой. Но природа молчала: ни малейшего знака наслаждения не написала она ни у Коломбы, ни у Розетты.

С прелестной же Софи все было иначе: уже на десятом ударе пальцев она упала, обмирая, на грудь Шамвиль; ее прерывистые вздохи, румянец, появившийся на щеках, ее полуоткрытые мокрые губы – все доказывало испытанное ею наслаждение, и Софи была объявлена женщиной.

Герцог, у которого стоял все это время, приказал Шамвиль подрочить Софи во второй раз, и когда та снова дала сок, злодей смешал свое нечистое семя с соком юного существа. Кюрваль же сложил свою ношу меж бедер Зельмиры, а двое других отдали его тем мальчикам, которых держали между своих колен. Засим все отправились спать, и назавтра не произошло никаких событий, достойных упоминаний в нашем повествовании ни утром, ни за обедом, ни при кофепитии. В салоне же Дюкло, особо принарядившаяся в этот день, взошла на свою кафедру, чтобы закончить пятью следующими эпизодами все сто пятьдесят рассказов, для которых ей были предоставлены все тридцать дней ноября.

– Не знаю, господа, – так начала эта прелестная дама, – довелось ли вам слышать о причудах, столь же необычных, сколь и небезопасных, графа де Лерно, но, поскольку во время общения с графом я имела возможность досконально с ними познакомиться, я нашла его весьма экстраординарные проделки достойными быть причисленными к тем случаям, о которых вы предписали мне подробно рассказывать. Страсть графа де Лерно заключалась в том, чтобы совращать с пути истинного самых красивых девушек или замужних дам, и помимо звонкой монеты, которую он пускал в ход, не было таких ухищрений, к каким бы он не прибегал, чтобы свести этих девиц и дам с мужчинами. Он либо споспешествовал их привязанностям, чтобы соединить их с предметом их страсти, либо, если таковых у них не было, сам подыскивал им любовников.

У него имелся особый дом, где и соединялись подобранные им пары; он привечал их, уверял, что им будет здесь покойно и удобно, а затем отправлялся в потаенный кабинет наслаждаться зрелищем чужих наслаждений. Удивительно, до какой степени доводил он свои бесчинства: он рыскал по всем монастырям в Париже и в окрестностях, не пропускал ни одного салона, где можно было встретить дам, занимавших высокое положение в обществе, и устраивал эти делишки так удачно, что не было ни одного дня, когда в его доме не происходило три-четыре рандеву. Ни разу не упустил он случая занять свой наблюдательный пункт в кабинете с просверленной в стене дыркой, но так как он там пребывал всегда в одиночестве, то никто не знал, каким образом он добивается утоления своей похоти во время подобных сеансов. Был известен лишь сам факт такого его поведения, но я все же полагаю, что граф де Лерно достоин занять место в моих рассказах.