Якопо Саннадзаро - Аркадия

Двор наместника не был единственным очагом светской жизни в покоренном городе. Для знатных лиц, ищущих общения и балов, для поэтов и музыкантов появились новые центры притяжения. Первым из них был так называемый «двор скорбящих королев» (как увидим в дальнейшем, название скорее ироническое) в замке Кастель Капуано: здесь жили вдова Ферранте I Джованна III, его дочь Беатриче – вдова венгерского короля Матвея Корвина; другая его дочь Джованна IV – овдовевшая в возрасте восемнадцати лет супруга Феррандино, а также дочь Альфонсо II Изабелла – вдова убитого герцога Миланского Джан Галеаццо Сфорца. Можно думать, что, распорядившись поселить почти всех коронованных вдов прежней династии в одном месте [86]и открыв его для приемов, Фердинанд Католик хотел слегка подсластить для местной знати пилюлю подчинения иностранному владычеству, а заодно устроить удобный пункт слежки за настроениями в ее среде. В первые годы, пока обитательницы замка были здоровы и относительно молоды, Кастель Капуано гудел, как улей: балы и празднества следовали один за другим, а вокруг королев вился рой кавалеров всяких возрастов, что давало поводы для неумолкавших скабрезных слухов. Саннадзаро был здесь нечастым гостем, делая исключение для герцогини Изабеллы, с которой его связывали взаимное уважение и дружба. Именно к нему герцогиня обратилась с просьбой подыскать наставника-гуманиста для своей дочери Боны, будущей королевы Польши и Литвы.

Гораздо привлекательнее для него, как и для большого числа неаполитанских интеллектуалов и людей искусства, был другой круг, который трудно даже назвать «светским» – настолько его нравы отличались от того, что считается обычными приметами светской жизни. Это был стоящий на острове Искья, в сорока километрах от неаполитанского берега, замок герцогини Костанцы д’Авалос, представительницы еще одной итальянизированной испанской фамилии. Костанца, оставшаяся вдовой во цвете юности [87] Ее мужем был Федерико дель Бальцо, сын известного Пирро (одного из сильнейших магнатов королевства, носившего титул князя Альтамура. В 1486 г. Пирро попытались вовлечь в заговор против короля Ферранте; он, хоть и не без колебаний, отказался, но заговорщиков не выдал. Ферранте арестовал его вместе с вождями мятежников и тайно умертвил. Все огромные земельные владения и титулы дель Бальцо были отданы Федерико. Позволив Федерико и дальше владеть достоянием убитого тестя, Карл VIII восстановил бы против себя родовитую знать, в большинстве склонную признать власть французов.), и брат королевы Изабеллы, жены короля Федерико. , вместе со своим братом Иньиго поселилась на Искье в 1501 году. На протяжении всей войны 1501–1504 годов замок острова оставался единственным уголком земли Неаполитанского королевства, куда не ступала нога захватчика. В 1503 году, после смерти Иньиго приняв командование над небольшим гарнизоном, Костанца (ей было тогда сорок три года) в течение четырех месяцев оборонялась от сорока французских галер. Лишь в самом конце войны, когда был ясен исход, она велела поднять над островом испанский флаг и впустила на него представителей короны, – после чего, в знак особого уважения к ее заслугам, была утверждена пожизненно правительницей Искьи. Эта привилегия потом сохранялась за фамилией д’Авалос в течение трех с лишним столетий.

Для эпохи, отмеченной фантастическим коварством, своекорыстием, склонностью к предательству, для города, утратившего свободу из-за почти всеобщей беспринципности верхов и низов, Костанца стала фигурой символической, едва ли не священной; ее называли Сивиллой Искьи, уподобляя древней пророчице из Кум [88] Сивилла – подобно дельфийским пифиям, пророчествующая жрица Аполлона, хранившая обет целомудрия. По преданию, жила в пещере при храме Аполлона в Кумах. Мраморную урну с костями Сивиллы показывали в Кумах еще во II в. н. э. (Павсаний, Описание Эллады, Х, 12, 4). Память Сивиллы почиталась и в Средние века, благодаря пророчествам о Христе в т. н. «Сивиллиных книгах», представляющих собой благочестивую подделку. . Вокруг герцогини стал складываться круг ярких личностей, посещавших ее замок и подолгу гостивших в нем [89]. В 1509 году ее внучатый племянник Фернандо д’Авалос женился на Виттории Колонна, девушке из знатной неаполитанской семьи. В замке на Искье прошло венчание, здесь же и осталась жить молодая пара, но в 1511 году Фернандо принял командный чин в испанской армии, после чего провел в походах практически все оставшееся время своей недолгой жизни [90], а на долю его жены выпали годы томительных тревог и предчувствий. Талантливая и умная Виттория с первых дней украсила своим участием литературные и музыкальные вечера в замке тетки. Полученный от старших поэтов творческий импульс вызвал к жизни ее первые собственные стихи, полные сильного и свободного чувства, какое нечасто пробивалось в итальянской лирике шестнадцатого века сквозь условности и штампы:

Морские божества, испуганно плачущие перед явлением силы, высшей, чем они сами, – заимствование из «Аркадии» (Эклога Х); при этом у Виттории получилось впечатляющее олицетворение бури и вместе с тем яркий образ непреодолимой судьбы. У Саннадзаро тоже речь идет о судьбе, судьбе целой страны, но картина бедствий создается простым нанизыванием аллегорий, и те же морские божества остаются лишь мифологическим топосом.

Биографы утверждают, что здесь же, на Искье, Саннадзаро работал над своим последним, много лет вынашиваемым детищем – латинской поэмой «О рождении от Девы». С Искьей связаны и его «Рыбацкие эклоги», продолжающие линию Феокрита, Вергилия и его собственной «Аркадии», но теперь условно-идеальных аркадских пастухов сменяют условно-идеальные неаполитанские рыбаки, певцы своих любовей и утрат. В этой книге, тоже латинской, то есть рассчитанной на образованного читателя, кажется, впервые проявилась черта, которая с XVI века и вплоть до наших дней останется характерной для неаполитанской литературы, народной песни, театра и пластических искусств, – мифологизация Неаполем самого себя: город, смотрящийся в круглое зеркало залива, воспринимает себя как театр, разыгрывающий вечное действо о красоте и безобразии, любви и смерти [93].