Франсиско де Кеведо - Избранное

Четыре сотни грандов круглым счетом;
Титулоносцев – тысяча и двести
(Что за беда, коль кто-то не на месте!)
И брыжей миллион, подобных сотам;
Нет счету скрягам, подлипалам, мотам,
Побольше их, чем сладких слов у лести;
Тьмы стряпчих, чья стряпня – погибель чести,
Беда и горе – вдовам и сиротам;
Иезуиты, что пролезут в щелку, —
Все дело в лицемерье и в расчете;
И месть и ненависть – за речью лживой;
Немало ведомств, в коих мало толку;
Честь не в чести, но почести в почете;
Вот образ века, точный и правдивый.

Подмешивали мне в вино чернила,
Как паутиной, оплели наветом;
Не ведал я покоя, но при этом
Меня ни злость, ни зависть не томила.
По всей Испании меня носило,
Я был замаран мерзостным памфлетом,
Вся мразь меня старалась сжить со свету,
Вся сволочь мне расправою грозила.
О кабачок, храм истины! О кубки!
О вольное житье отпетой братьи!
О резвые дешевые голубки!
Пусть состоит при королях и знати,
Кто в честолюбье ищет благодати,
А мне милее выпивка и юбки.

Оплачь его, изгнанница Астрея, [3]
Он был недолгим гостем в жизни дольной;
Перо и речь он отдал мысли вольной
И, слову жизнь даря, играл своею.
Он лебедь был, и, с ветром спорить смея,
Дивил он песнью дерзкой и крамольной.
Не ведал он, что смерть тропой окольной
Шла с каждым звуком песни все быстрее.
Записывай же злое назиданье
Своею кровью, что на ране стынет,
Тебя навек безмолвью обрекая:
«Кто сердце выскажет, тот сердце вынет.
Где речь – вина, немотство – наказанье.
Я не молчал – и молча умираю».

Гот, житель горных ущелий, сумел
Объединить вместе графства Кастилии;
К быстрому Бетису, к водам Хениля
Вышли наследники доблестных дел.
Ты получила Наварру в удел;
Брак с Арагоном (брак равных по силе)
Дал тебе земли Обеих Сицилии;
Гордым Миланом твой меч овладел.
Ты Португалию дланью железной
Держишь. Приводит Колумб-мореход
Готов к пределам земли неизвестной.
Но берегись, чтоб враги в свой черед,
Соединившись, не взяли совместно
Все, что как дань тебе каждый дает.

Фавор, продажная удача – боги,
Вся власть – у злата, что с добром в раздоре,
Кощун и неуч – в жреческом уборе,
Безумье и стяжанье – в белой тоге;
Достойный плахи – в княжеском чертоге,
И в утеснении – людское горе,
Науки, ум – в опале и позоре,
В чести спесивец, пустозвон убогий.
Вот знаки, что согласно предвещают
Твое падение, о Рим надменный,
И лавры, что чело твое венчают,
Гласят о славе, но таят измены
И гром карающий не отвращают —
Зовут его на капища и стены.

Вельможа, берегись затронуть честь
Того, кто нищ, но силою гордится:
Знай, коль сребра и злата он лишится,
Оставишь сталь ему, чтоб счеты свесть.
Оставишь право на святую месть,
Оружие, чтоб торжества добиться:
Народ голодный смерти не боится,
Мечи у нищего народа есть.
Кто верную свою погибель видит,
Тот более погибели самой
Ее причину злую ненавидит.
Своей обиде предан он душой:
Тем, кто его ограбит и обидит,
Он отомстит – и отомстит с лихвой.

Ты смотришь, как проходит горделиво
Сей великан над праздничной толпою?
Так знай – внутри он весь набит трухою,
Простой носильщик тащит это диво.
И кукле карнавальной терпеливо
Дарит он жизнь и дух своей рукою.
Но тем, кто знает, что она такое,
Смешон ее убор и вид спесивый.
Таков величья образ преходящий,
Которым суетно тиран гордится, —
Роскошный мусор, пестрый и блестящий.
Ты видишь, как венец его искрится,
Как, ослепляя, рдеет багряница?
Так знай, внутри он – только прах смердящий.

Коль Клиту суждена за преступленье
Петля на шею, а Менандру – трон,
Кто будет, о Юпитер, устрашен
Пред молнией, что стынет в промедленье?
Когда б ты дубом был от сотворенья,
Не высшим судией, чей свят закон,
Твой ствол кричал бы, кривдой возмущен,
И, мраморный, ты б вопиял о мщенье.
За малое злодейство – строгий суд,
Но за великое – на колеснице
Преступника в венце превознесут.
Клит хижину украл, и он – в темнице;
Менандр украл страну, но люди чтут
Хищенье – подвигом его десницы.

Вникать в закон – занятие пустое,
Им торговать привык ты с давних пор;
В статьях – статьи дохода ищет взор
Мил не Ясон тебе – руно златое.
Божественное право и людское
Толкуешь истине наперекор
И купленный выводишь приговор
Еще горячей от монет рукою.
Тебя не тронут нищета и глад;
За мзду содеешь с кодексами чудо:
Из них не правду извлечешь, а клад.
Коль ты таков, то выбрать бы не худо:
Или умой ты руки, как Пилат,
Иль удавись мошною, как Иуда. [4]

Не накоплять, но щедрою рукою
Дарить – вот, Казимир, к богатству путь;
Пусть шелком Тира ты оденешь грудь —
Нет места в ней душевному покою.
Ты господин, но вижу пред собою
Всю твоего существованья суть:
Ты раб своих забот, не обессудь,
В плену томимый собственной алчбою.
Ты душу златом мудрости укрась,
Не попусти ее стать гробом злата,
Поскольку злато перед богом – грязь.
Не верь богатству – слово неба свято,
Вот правда: обделен на свете сем
Бедняк во многом, а скупец – во всем.

Пусть стол в заморских яствах у вельможи.
Мне с кружкой кислого вина не хуже.
Уж лучше пояс затянуть потуже,
Чем маяться без сна на пышном ложе.
Храни на мне мой плащ дырявый, боже, —
Прикроет он от зноя и от стужи.
Я не завишу от портных; к тому же
И вору мало выгоды в рогоже.
Мне трубочка моя подруги ближе;
Чтоб влезть повыше, я не гнусь пониже,
Не жертвую покоем ради блажи.
Похмельная отрыжка лучше дрожи.
Пускай деляга лезет вон из кожи,
Мне – вакховы дары, ему – куртажи.