Сэмюэл Ричардсон - Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов

Кларисса Гарловъ.

Въ понедѣльникъ по утру 27 Марта.

Дядя мой пріѣхалъ сего утра очень рано, и приказалъ вручить мнѣ весьма нѣжной отвѣтъ, которой я къ тебѣ посылаю, и который заставилъ меня желать, чтобъ я могла его удовлетворить. Ты увидишь, въ какихъ видахъ изображены тутъ худыя качества Г. Сольмса, и подъ какою завѣсою дружество скрываетъ ощутительнѣйшія пятна. Можетъ быть говорятъ они обо мнѣ, что отвращеніе столько же увѣличиваетъ недостатки. Не забудь прислать съ первымъ своимъ письмомъ и то, которое я получила отъ своего дяди. Надобно мнѣ какимъ нибудь образомъ изъясниться самой себѣ; по чему я учинилась столь страшною для всей своей фамиліи, какъ онъ старается меня о томъ увѣрить, и уничтожить сіе понятіе, если возможно.

Противъ своего желанія я располагаюсь къ тебѣ писать. Всѣ тебя любятъ, и тебѣ сіе не безъизвѣстно. Все намъ отъ тебя драгоцѣнно даже и та земля, по которой ты ходишь. Но какъ намъ рѣшиться тебя видѣть? Не можно устоять противъ твоихъ словъ и взглядовъ. Сила нашей нѣжности заставляетъ насъ убѣгать твоего взора, когда ты рѣшилась не дѣлать того, чего мы отъ тебя требуемъ. Никогда не чувствовалъ я ни къ кому столько нѣжности, сколько имѣлъ оной къ тебѣ съ самаго твоего младенчества: и часто признавался, что никогда молодая дѣвица столько ея не заслуживала. Но теперь что должно о тебѣ думать? Увы! увы! дражайшая племянница, сколь не къ статѣ ты подвергаешься искушеніямъ. Я прочелъ два письма, которыя были въ твоей оберткѣ. Въ пристойнѣйшее время я бы могъ ихъ показать своему брату и сестрѣ; но ни что бы отъ тебя не было для нихъ нынѣ пріятно.

Я не намѣренъ скрыть отъ тебя, что не могъ читать твоего письма ко мнѣ, безъ чрезмѣрнаго умиленія. Какъ можетъ статься, чтобъ ты была столько непреклонна, и въ то самое время могла столь сильно трогать сердце другаго? Но какимъ образомъ могла ты написать столь странное письмо къ Г. Сольмсу? фу! племянница! сколько ты перемѣнилась!

И притомъ поступать неблагопристойно съ братомъ и сестрою. Объявлять имъ, что ты не хочешь читать ихъ писемъ, ниже имѣть съ ними свиданіе. Не знаешь ли ты, что кроткій отвѣтъ уничтожаетъ гнѣвъ ? Если ты будешь предаваться колкости своего ума, то можешь язвить. Но коса не устоитъ противъ камня. Какъ можешь ты думать, что тѣ, кои снесли оскорбленіе, не будутъ изыскивать средствъ къ оскорбленію тебя съ своей стороны? Симъ ли способомъ заслуживала ты отъ всѣхъ обожаніе? нѣтъ; кротость твоего сердца, и твоя учтивость привлекала къ тебѣ вниманіе и почтеніе во всѣхъ мѣстахъ, въ которыхъ ты являлась. Если ты возбудила зависть, то разумно ли изострять ея зубы и подвергать себя ея угрызеніямъ? Ты видишь, что я пишу, какъ безпристрастный человѣкъ, которой еще тебя любитъ.

Но когда ты, обнаруживъ всѣ свои пружины, не щадила никого, и приводя всѣхъ въ умиленіе сама ни мало не трогалась, то мы принуждены были приступить къ твердому отпору и къ тѣснѣйшему противъ тебя соединенію. Ето то я уже уподоблялъ Боевому порядку . Тетка твоя Гервей запрещаетъ тебѣ писать по той же причинѣ, по которой я не долженъ, тебѣ того позволить. Мы опасаемся всѣ тебя видѣть; поелику знаемъ, что ты всѣмъ намъ вскружишь голову. Мать твоя столько тебя страшится, что услышавъ, что ты намѣрена была однажды или два раза войти насильственно въ ея покой, запиралась въ немъ въ предосторожность; будучи увѣрена, что она не должна склониться на твои прозьбы, и что ты рѣшилась не слушать ея убѣжденій.

Окажи намъ только малѣйшее послушаніе, дражайшая моя Клари; тогда ты увидишь съ какою нѣжностію и рвеніемъ, будемъ мы поперемѣнно прижимать тебя къ восхищеннымъ радостію своимъ сердцамъ. Если одинъ изъ двухъ совмѣстниковъ не одаренъ такимъ разумомъ, качествами и красотою, какъ другой, то знай, что другой имѣетъ самое худое сердце. Любовь твоихъ родителей, съ умнымъ мужемъ, хотя нестолько просвѣщеннымъ, не есть ли предпочтительнѣе развратника, сколькобъ не былъ пріятенъ его видъ? одинъ по удивительнымъ твоимъ дарованіямъ будетъ тебя обожать; другой напротивъ того, имѣя также преимущества въ своемъ полѣ какъ и ты, не великую будетъ приписывать цѣну твоимъ, и часто такіе мужья бываютъ весьма ревнительны къ правамъ своей власти надъ разумною женою. По крайней мѣрѣ ты будешь имѣть добродѣтельнаго человѣка. Если бы ты не поступала съ нимъ столь оскорбительнымъ образомъ, ты бы услышала отъ него такую о другомъ повѣсть, которая бы заставила тебя трепетать.

Удостой меня, дражайшая племянница, чести въ преклоненіи тебя. Я буду раздѣлять сіе удовольствіе вмѣстѣ съ твоимъ отцемъ и матерью. Всѣ прошедшія оскорбленія будутъ преданы забвенію. Мы всѣ обяжемся, касательно Г. Сольмса, что онъ никогда не подастъ тебѣ справедливаго повода къ жалобамъ. Онъ знаетъ, говоритъ онъ, какое сокровище получитъ тотъ человѣкъ, коего ты будешь удостоивать своей благосклонности; и все то, что онъ претерпѣлъ или можетъ претерпѣть, будетъ для него сносно за такую цѣну.

Склонись, дражайшее и любезное дитя; и склонись лучше съ благопристойностію. Необходимость сего требуетъ, съ благопристойностію ли или иначе я тебя увѣряю, что должно быть такъ. Ты не превозможешь своего отца, мать, дядьевъ и всѣхъ своихъ родственниковъ.

Я употребилъ нѣсколько часовъ ночи на начертаніе сихъ строкъ. Ты не можешь вообразить себѣ, сколько я былъ тронутъ, перечитывая твое письмо, и когда къ тебѣ писалъ сіе. Однако завтра буду я весьма рано въ замокъ Гарловъ. Если мои прозьбы имѣютъ нѣкоторую силу надъ твоимъ сердцомъ; то прикажи призвать меня въ свой покой Я тебѣ дамъ свою руку, чтобъ сойти на низъ; представлю тебя въ объятія всей фамиліи. И ты узнаешь, что ты для насъ гораздо любезнѣе, нежели какъ думаешь въ своемъ предубѣжденіи. Сіе письмо есть отъ такого твоего дяди, который долгое время былъ весьма доволенъ симъ званіемъ.

Юлій Гарловъ.

Спустя часъ послѣ сего, дядя мой прислалъ спросить меня, будетъ ли для меня пріятно его посѣщеніе на тѣхъ условіяхъ, которыя означены имъ въ его письмѣ. Онъ приказалъ Бетти принести ему отвѣтъ на словахъ. Но я уже оканчивала копію съ того, который къ тебѣ посылаю. Бетти много отговаривалась отъ принятія его. Однако она склонилась потому побужденію, которому госпожи Бетти не противятся.

Какою радостію, дражайшій дядюшка, исполняете вы мою душу чрезмѣрною своею благосклонностію! Столь нѣжное письмо! Столь сострадательное! Столь пріятное для мятущагося сердца! Столь отличное на конецъ отъ всего того, что я видѣла съ нѣсколькихъ недѣль. Сколь я имъ была тронута! не говорите, милостивый государь, о томъ, какъ я пишу. Письмо ваше подвигнуло меня болѣе, нежели сколько кто нибудь могъ быть смягченъ моими строками, или рѣчьми и печальными моими взорами. Оно заставило меня желать отъ всего сердца, чтобъ я могла заслужить посѣщеніе ваше на тѣхъ условіяхъ, которыхъ вы желаете, и чтобъ я была приведена къ ногамъ своихъ родителей, дядею, коего благосклонность обожаю.