Клод Кребийон-сын - Заблуждения сердца и ума

Впрочем, несмотря на обуявшую меня страсть к госпоже де Люрсе, несмотря на волнение чувств, вызванных всем случившимся, мысль о незнакомке не раз и не два приходила мне на ум. Но я не хотел думать о ней, я гнал от себя ее образ; мне казалось, что он забрал надо мной непомерную власть; укоры совести рисовали мне новое увлечение как вероломство и измену госпоже де Люрсе; если я все еще хотел нравиться ей, надо было забыть любовь к незнакомке. Чтобы отвлечься от воспоминаний о ней, я воображал себе ждущие меня наслаждения. По правде говоря, я бы предпочел ждать их от незнакомки. Но это вовсе не значило, что я готов был отказаться от благосклонности госпожи де Люрсе.

Ужин подошел к концу.

– Мелькур, – сказала мне госпожа де Люрсе, когда гости вставали из-за стола, – вы сами видите, что сегодня нам не удастся поговорить; признаться по чести, я этому даже рада. Возможно, вы дали бы мне повод рассердиться на вас.

– Я, сударыня? – ответил я. – Неужели вы еще сомневаетесь в моем уважении к вам?

– Да, конечно, сомневаюсь, – сказала она. – В этом отношении я не могу всецело на вас положиться. Это не значит, разумеется, что я не смогла бы удержать вас в должных границах. Но лучше вам, пожалуй, прийти ко мне завтра.

Я улыбнулся. Не забавно ли: чтобы удержать меня в должных границах, она назначает мне новое свидание!

– Понимаю вас, – продолжала она, – вы догадываетесь, что и завтра мы не будем одни.

Я опешил, рушились все мои надежды; я чуть не ответил: «Как вам будет угодно».

– Но, сударыня, – заметил я, немного опомнившись, – почему вы не хотите побеседовать со мной сегодня?

– Здесь слишком много народу; нельзя нарушать приличия: все заметят, что вы остались. И в этом вы тоже сами виноваты. Стоило вам пожелать, и это многочисленное общество не собралось бы здесь и вам не на что было бы жаловаться.

– Я в отчаянии, сударыня, – ответил я, – и не вижу никакого выхода из этого печального положения.

– Мне непонятно, – сказала она, – что вас побуждает так упорно добиваться уединения, которое само по себе для вас безразлично; но раз уж вы настаиваете, посмотрим, что тут можно сделать.

В подобных случаях более опытный партнер берет дело в свои руки, и госпожа де Люрсе справедливо полагала, что, не слишком долго ломая голову, могла бы придумать выход из затруднительного положения. Но ей хотелось во имя женской чести показать мне, что она в крайнем смущении и не знает, как быть в столь новых для нас обоих обстоятельствах; поэтому она надолго задумалась, потом предложила чуть ли не двадцать способов подряд, тут же их отвергла и наконец, как бы исчерпав все возможности, сказала, что не видит ничего проще и разумнее, как отказаться от намерения остаться наедине. Я спорил, но без горячности. Я не мог ничего придумать, положение было сложное, и мне казалось, что она права. Она не ожидала, что убедит меня так легко, и в ту же минуту приняла решение.

– Я, безусловно, права, – сказала она, – это совершенно очевидно. В самом деле, невозможно ничего, ну решительно ничего придумать. Конечно, не будет, в сущности, ничего особенного, если вы немного задержитесь у меня; неужели люди так уж непременно подумают, будто между нами что-нибудь есть. Но свет зол, а вы так молоды. Никто не поверит правде, а простую случайность, непредвиденную и неподготовленную, которую никто не собирался скрывать, превратят в целую историю, в заранее условленное свидание. Как это жестоко и несправедливо; я, без сомнения, поставлю под угрозу свое доброе имя, погублю себя самым плачевным образом; я жертвую многим; для вас эта жертва мало значит, а я потеряю все. Я вижу, вас печалит это препятствие; мне тоже досадно, что приходится так долго толковать о подобном предмете. Я знаю, тысячи женщин не стали бы тревожиться на моем месте. Но я так неопытна в подобных затруднениях, что вы не должны удивляться, видя мое замешательство. Если бы чистоты помыслов было достаточно для спокойствия, мне не в чем было бы упрекнуть себя. Скажу еще раз: что может быть невиннее, чем наше желание остаться вдвоем? Конечно, я не сомневаюсь, что вы воспользуетесь этими минутами, чтобы еще раз сказать, как вы любите меня. Но если бы даже вы сказали это во всеуслышание, все равно я не могу принудить вас к молчанию; так уж пусть лучше никто этого не услышит, кроме меня. Впрочем, все эти рассуждения ни к чему не ведут… Есть тут кто-нибудь из ваших людей?

– Да, – ответил я, – вы полагаете, лучше их отослать?

– Ах нет, – возразила она, – как вы можете так говорить! Не вздумайте, прошу вас, это сделать, но… к которому часу вы приказали подать экипаж? К полуночи?

– Да, – ответил я.

– Плохо. Это как раз час разъезда.

– А если я велю приехать за мной в…

– В два часа, например, – прервала она меня. – Если вам уже пришло в голову, почему вы не сказали раньше? Отличный выход; он устраняет все трудности, и я признательна вам за хорошую мысль. В самом деле, надо же вам дождаться своих людей; но что, если кто-нибудь предложит подвезти вас в своей карете? Найдете ли вы предлог, чтобы уклониться от приглашения?

Вместо ответа я нежно пожал ее руку и вышел отдать распоряжение своим слугам, смеясь в душе над ее уловкой: приписать мне честь удачной мысли, автором которой следовало бы с полным основанием считать ее самое.

Вернувшись, я застал всех за картами; госпожа де Люрсе жаловалась на мигрень; при всей своей глупости я понял, что она ссылается на головную боль, чтобы поскорее остаться со мной наедине. Я поражался неучтивости этих людей, не спешивших закончить игру, чтобы дать хозяйке покой, в котором она столь явно нуждалась. Тем не менее и вопреки владевшему мною нетерпению, гости довели до конца все начатые партии. Мое тайное волнение дошло до предела. Я с тоской обращал глаза к госпоже де Люрсе, как бы спрашивая, зачем эти люди так мучают нас, и она нежными взглядами давала мне понять, что разделяет мои чувства.

Наконец страстно ожидаемое мгновение наступило. Гости поднялись и направились к выходу. Я вышел со всеми и сделал вид, что удивлен, не найдя в передней своих людей. Случилось то, что и предвидела госпожа де Люрсе: кто-то предложил подвезти меня в своем экипаже; я поблагодарил довольно смущенно. Предложение было повторено, и весьма настойчиво. Замешательство мое усилилось: я не приготовил никакой отговорки и, вероятно, дал бы себя увезти, если бы не госпожа де Люрсе: она была куда находчивей меня и не так легко терялась.

– Неужели вы не догадываетесь, – шутливо заметила она любезному господину, непременно желавшему увезти меня в своей карете, – что вы совсем его смутили. А если он не хочет, чтобы вы знали, куда он собирается ехать? Возможно, у него назначено свидание. Но ваши люди, несомненно, не заставят себя ждать, – продолжала она, обращаясь ко мне, – и хотя у меня ужасно болит голова, я разрешаю вам подождать их здесь.