Джон Мильтон - АРЕОПАГИТИКА

Не буду долго останавливаться на примерах Моисея, Даниила и Павла, хорошо знавших науки египтян, халдеев и греков, что едва ли было бы возможно без чтения книг этих народов; апостол Павел не счел осквернением для Священного Писания включить в него изречения трех греческих поэтов, в том числе одного трагика [15] В Новом Завете цитируются Эпименид Критянин (Послание к Титу, 1, 12), Арат (Деяния, 17, 28) и Еврипид — или, как считают некоторые комментаторы, Менандр (1-е Послание к Коринфянам, 15, 33). . И хотя между первыми церковными учителями этот вопрос вызывал иногда споры, но большинство из них признавали законность и пользу чтения книг; что с очевидностью обнаружилось, когда Юлиан Отступник, самый тонкий противник нашей веры, издал декрет, запрещавший христианам изучение языческих наук, — ибо, говорил он, они поражают нас нашим собственным оружием и побеждают при помощи наших наук и искусств.

Так как этой хитрой мерой христиане были поставлены в трудное положение и им грозила опасность впасть в полное невежество, то оба Аполлинария [16] Аполлинарий Александрийский и его сын Аполлинарий Младший (впоследствии епископ Лаодикейский) предприняли в царствование Юлиана переложение Ветхого Завета в эпические поэмы и драмы и Нового Завета в диалоги, в подражание платоновским. Упоминаемый ниже церковный историк V-го столетия «Сократ Схоластик писал, что «этой двойной службой христианскому делу они расстроили хитроумный замысел императора». взялись, так сказать, вычеканить все семь свободных наук из Библии, придавая последней различные формы речей, поэм и диалогов и даже помышляя о новой христианской грамматике. Однако, говорит историк Сократ, Промысл Божий позаботился об этом лучше, нежели Аполлинарий и его сын, уничтожив упомянутый варварский закон вместе с жизнью того, кто его издал. Лишение греческой науки казалось тогда столь великим ущербом, что, как полагали, это гонение гораздо более подрывало и тайно разрушало церковь, чем открытая жестокость Деция или Деоклетиана.

И, быть может, дьявол, руководствуясь той же политикой, потому именно и высек однажды св. Иеронима во сне, во время Великого поста, за чтение Цицерона, — если только тут не было просто лихорадочного бреда после сна. Ибо если бы это был ангел, кто стал поучать его за слишком большое рвение к Цицерону и наказывать не за его суетность, а за самое чтение, то он поступил бы явно пристрастно, — во-первых, наказывая его за чтение здравомыслящего Цицерона, а не легкомысленного Плавта, которого св. Иероним, по его собственному сознанию, читал незадолго перед тем, а во-вторых, подвергая наказанию только его одного, тогда как столь много святых отцов ранее дожили до старости, посвящая свой досуг таким приятным и изящным занятиям без бича подобных поучительных видений. Василий Великий указывает даже, как много пользы можно извлечь из чтения «Маргита», не существующей в настоящее время шутливой поэмы Гомера. Почему бы тогда не мог послужить для той же цели и итальянский роман о Моргайте [17] Моргайте — великан, герой поэмы итальянского поэта Луиджи Пульчи (1432–1484) «Большой Моргайте». !

Но если допустить, что мы можем доверяться видениям, то вот видение, упоминаемое Евсевием и случившееся значительно раньше вовсе не в лихорадочном состоянии, о котором св. Иероним рассказал монахине Евстохии. Дионисий Александрийский около 240 г. пользовался большим почетом в церкви за свое благочестие и ученость, и как человек очень полезный в борьбе с еретиками, вследствие знакомства с их книгами. Но один пресвитер заронил в его совесть сомнение, указав ему, что он слишком смело вращается среди таких оскверняющих сочинений. Достойный муж, не желая вызывать соблазна, стал раздумывать о том, как ему поступать, и тогда внезапное видение, ниспосланное от Бога (в чем удостоверяет его собственное послание) подкрепило его следующими словами: «Читай всякие книги, какие только попадут в твои руки, ибо ты можешь сам все правильно обсудить и исследовать». По его собственному свидетельству, он тем охотнее согласился с этим откровением, что оно совпадало со словами апостола к фессалоникийцам: «Испытуйте все, но запоминайте только доброе». Он мог бы присоединить сюда другое замечательное изречение того же автора: «для чистого — все чисто, не только пища и питье, но и всякого рода знания, хорошие или дурные: знание не может развращать, а, следовательно — и книги, если воля и совесть не развращены».

Ибо книги, как и пища, одни бывают хорошего, другие — плохого качества; поэтому Господь, уже не в апокрифическом видении, сказал без всякого ограничения: «Встань, Петр, заколи и ешь» [18] Деяния апостолов, 10, 13. , предоставляя выбор разумению каждого. Здоровая пища для больного желудка мало чем отличается от нездоровой; равным образом и самые лучшие книги для развращенного ума могут послужить поводом ко злу. Дурная пища едва ли может составить хорошее питание для самого здорового желудка; напротив того, дурные книги — ив этом их отличие — могут послужить для осторожного, рассудительного читателя во многих отношениях поводом к открытиям, опровержениям, предостережениям и объяснениям. Я едва ли могу привести в пользу этого лучшее доказательство, чем свидетельство одного из ученейших людей нашей страны и одного из вас, ныне заседающего в парламенте, м-ра Сельдена, сочинение которого о естественном и международном праве показывает, не только путем ссылок на крупные авторитеты, но и путем точных доводов и почти математически доказательных положений, что всякого рода мнения и даже ошибки, какие только когда-либо были известны людям, будучи вычитаны из книг и сопоставлены друг с другом, служат большой подмогой для скорейшего отыскания истины. Я думаю поэтому, что если Бог предоставил человеку свободу в выборе пищи для своего тела, установив лишь правила умеренности, то Он предоставил ему и полную свободу в заботе о своей умственной пище; вследствие этого каждый взрослый человек может сам заботиться об упражнении своей главной способности.

Какая великая добродетель умеренность, какую важную роль играет она в жизни человека! И тем не менее, Бог с величайшим доверием предоставляет пользование этим благом каждому взрослому человеку без какого-либо особого закона или повеления. Вот почему, посылая евреям пищу с неба, Он давал на каждого ежедневно такое количество манны, «омер», которого, по расчету, было более чем достаточно для трех хороших едоков. Ибо по отношению к тому, что входит в человека, а не исходит из него, и потому не оскверняет, Бог не считает нужным держать его в положении постоянного детства, под строгим наблюдением, а предоставляет ему, пользуясь даром разума, быть своим собственным судьей; и не много осталось бы на долю проповедников, если бы закон и принуждение должны были так властно касаться того, что до сих пор достигалось простым увещанием. Соломон наставляет нас, что излишнее чтение изнуряет тело; но ни он, ни кто-либо из других боговдохновенных авторов не говорит нам, чтобы какое-либо чтение было недозволительно; и, наверное, Бог, если бы только счел за благо наложить на нас в данном случае ограничение, указал бы нам не на то, что изнурительно, а на то, что не дозволено. Что касается того, что обращенные св. Павлом сожгли эфесские книги [19] Деяния апостолов, 19, 19. , то, судя по сирийскому объяснению, эти книги служили для волшебства. Сожжение их было, поэтому частным и добровольным делом и может служить лишь для добровольного подражания: движимые раскаянием, люди сожгли свои собственные книги, власть же была тут ни при чем; одни так поступили с этими книгами, другие, быть может, прочли бы их с известною пользой.