Vagabondo - Иосафат Барбаро. Путешествие в Тану

Средневековая Тана лежала на левом берегу одного из многочисленных рукавов Дона, в его дельте, окруженная степью и ее обитателями — татарами-кочевниками. В XV в. это было, по-видимому, небольшое поселение, целиком или почти целиком охваченное крепостными стенами. [113] Об укреплениях Таны, о постройке и ремонте стен (по данным документов) см.: Ковалевский. Ист. Азова, стр. 157—162. Едва ли городок имел значительные предместья. Когда к Тане подошла орда царевича Кичик-Мехмета, то ее движение заставило степных птиц — куропаток и дроф — сбиться испуганными стаями под стенами города; жители выходили за ворота и ловили этих птиц в изобилии; при этом Барбаро не упоминал о каких-либо жилищах вне стен. За время существования Таны случалось, что ее укрепления бывали разрушены до основания, но при Барбаро они были в удовлетворительном состоянии и городское население могло чувствовать себя за ними в достаточной безопасности. При возможной угрозе нападения, например, приближении хотя и не агрессивной, но многотысячной татарской орды, обитатели Таны накрепко запирали ворота, а сами стояли на стенах и смотрели, как, обходя их город, двигались огромные массы людей и животных. В рассказе Барбаро о таком наблюдении со стен за степью, по которой с востока к Дону шла орда, ощущается отражение его собственного восприятия этого зрелища, его впечатлений очевидца: он говорит, что люди (вероятно, в их числе и он) не уходили со стен целыми днями, следя за волнующимся морем несметного народа, множества телег и кибиток, табунов лошадей и стад всякого другого скота, а «к вечеру просто уставали смотреть». Стены перемежались башнями, что обычно; по поводу одной из них, особенно красивой, Барбаро записал свой разговор с [42]купцом-татарином, разглядывавшим эту башню. Представитель кочевого народа, не только не применявшего, но отрицавшего (даже в своих городах) неподвижные оборонительные сооружения, насмешливо сказал: «Ба! Кто боится, тот и строит башни!».

Охрана города, одиноко выставленного в беспредельную степь на далеком северо-востоке Средиземноморья, соблюдалась с большой строгостью. В периоды явной опасности или ее возможности ворота, конечно, стояли запертыми, но и в спокойные дни они не были беспечно распахнуты: через них входили и выходили под контролем стражи и даже с разрешения самого консула. Иногда в степи неожиданно появлялись отдельные татарские разъезды или «караулы», цель которых была неизвестна. Некоторых из этих наездников-разведчиков, по указанию консула, пропускали в город, подносили им подарки и пытались расспросить о причине их появления, обычно не получая ответа. В дальнейшем выяснялось, что они производили разведку на путях двигавшейся орды (§ 16). Бывали случаи, что Барбаро вызывали на стену, когда кто-либо из степняков желал с ним поговорить. Однажды после таких переговоров со стены он попросил разрешения у консула впустить в город собеседника и провел через ворота своего гостя — знатного татарина Эдельмуга (§ 23). Как-то Барбаро решил отправиться в набег на подошедших к Тане черкесов и тоже должен был испросить согласия консула, чтобы выйти со своими спутниками через городские ворота в степь (§ 29). Так, в постоянной настороженности и беспрерывном наблюдении за степью, жила Тана, защищенная своими крепостными стенами.

Город примыкал к реке (одному из рукавов дельты Дона) у самого впадения ее в море. Барбаро мало говорит о приходивших в Тану судах из Венеции или из Константинополя: в XV в. торговое судоходство значительно уменьшилось, стало спорадическим, и жители Таны не столько ждали караванов галер и нефов (грузовых кораблей), [114] Thiriet Reg., doc. 2415, a. 1436, Iun 20; doc. 2416, a. 1436, Iun. 28; doc. 2421, a. 1436, Iul. 17; doc. 2584, a. 1442, Iul. 27; doc. 2636, a. 1444, Mart. 17. не столько вглядывались в морской горизонт, сколько обращали теперь внимание на реку, на устроенные по ее берегам рыбные ловли, пескьеры (peschiere). Устья Дона и Волги издавна славились прекрасной рыбой и икрой, украшавшей пиршественные столы в византийских императорских дворцах и в константинопольских монастырях, — об этом выразительно писал Евстафий Солунский (XII в.). [115] Eustathii Thessalonicensis. De emendanda vita monachica, § 66. Eust. Thessal. opuscula, ed. L. Fr. Tafel, Francofurti ad Moenum, 1832» p. 230—231. — Описываются угощения, которые подавались в монастырях на приемах императора Мануила I Комнина; среди угощений были: сушеная рыба (), рыба свежепросольная (), рыба, моченая в уксусе (); особенным, редким блюдом была рыбья икра (), происходившая из северных областей, главным же образом с Танаиса, т.е. Дона (). B XIII в. обилие рыбы в Азовском море отмечено в известных записках Вильгельма Рубрука (Rubruk p. 215), который сообщил, что в Матрику (Тамань) съезжаются константинопольские купцы для вывоза всевозможной рыбы (pisces siccatos, sturiones et hasas barbatas et alios pisces infinite multitudinis). Теперь, [43]в XV в., рыбный промысел почти потерял сбыт в европейские страны (из-за нарушения морского транспорта) и приобрел местный — только причерноморский — характер. Барбаро владел пескьерами на Дону, около места, называемого Бозагаз, и посещал их, поднимаясь вверх по реке либо на лодке, либо зимой на санях (zena) по льду. Он рассказывает о том, как были разрушены эти ловли приблизившейся к Дону и переправлявшейся через него близ Таны татарской ордой. Рыбаки, работавшие на этих ловлях, рассказали, как татары забрали всю заготовленную за зиму соленую и несоленую рыбу, похитили все бочонки с икрой и запасы соли, разнесли сложенные здесь доски и разломали специальные мельницы для размола соли. Один из товарищей Барбаро, предвидя эти убытки, велел закопать глубоко в землю свои бочки с икрой, но и таким образом не спас этого товара: и у него все было похищено (§§ 21 и 27).

Однако в Венеции, откуда исходило основное руководство экономической политикой республики, продолжали считать Тану важнейшим восточным портом, хотя деятельность его бывала порой парализована препятствиями военного характера и серьезной опасностью на морях; приходилось назначать крупные штрафы капитанам и патронам судов [116] Капитанами называли начальников групп, или «караванов», торговых судов, совершавших по указанию правительства и ведомства специалистов по морским делам (sapientes ordinum) периодические сезонные плавания — «mude», «passagia», «viagia» — в венецианские порты Эгейского и Черного морей. Патронами называли начальников отдельных судов — галей или нефов. за их отказ подвергать себя риску — плыть в Тану. [117] Thiriet Reg., doc. 2421, a. 1436, lul. 17. В XV в., несмотря на все трудности плаваний в Тану, венецианцы всячески старались не только отправлять туда ежегодные караваны торговых судов, но и соблюдать связь между прибытием одних галей из Фландрии и отправлением других в Тану, [118] Ibid., doc. 2500, a. 1439, lun. 30. с перегрузкой всевозможных «фландрских товаров» (сукна, янтарь и др.) в Венеции. Чтобы лучше воспользоваться каждой «мудой» [119] См. примеч. 48. в Тану, туда направляли торговые галеи лишь значительного тоннажа (не менее 150 тонн). [120] Thiriet Reg., doc. 2547, a. 1441, Ian. 22.