Бонаккорсо Питти - Хроника

1395. В апреле месяце 1395 года указанный герцог, а также герцоги Беррийский, Бургундский и Бурбонский со многими другими синьорами направились в Авиньон, чтобы договориться с папой Бенедиктом. [62]Я тоже поехал с моим синьором – герцогом Орлеанским; поскольку за месяц до отъезда я должен был получить от герцога Бургундского примерно 600 золотых франков за трех лошадей, которых он купил у меня и которые во Флоренции стоили мне 260 золотых флоринов, то я нашел одного торговца бургундскими винами, у которого купил сто десять бочек вина, каждая вместимостью в коньо, а там называют это «кова», за 1000 франков, из которых 400 я дал ему наличными, а на 600 дал расписку, полученную от герцога Бургундского. Я велел поместить это вино в двух погребах. У меня оставалось не более 500 франков. Оставив там вино, я сказал управителю, чтобы он продал его по крайней мере за 1000 франков.

Я уехал с герцогом Орлеанским, и когда мы были в Бургундии, то в конце апреля в одну ночь все виноградники этой страны вымерзли, вследствие чего я спешно послал гонца к управителю, написав ему, чтобы он совсем не продавал вина, если меня не будет; и так случилось, что, когда я вернулся в Париж, я продал за наличный расчет сто бочек по 14 франков за бочку. Я заработал 400 золотых франков, да еще десять бочек остались у меня дома. Так что весьма счастлив я оказался в самых что ни на есть рискованных товарах, т. е. в лошадях и вине.

Возвращаясь снова к поездке в Авиньон, скажу, что я видел и слышал там, как вышеупомянутые герцоги требовали публично в совете, чтобы папа Бенедикт выполнил бы то, в чем он поклялся и скрепил печатью и подписью, а именно, чтобы добиться единства в святой церкви, он обещал, прежде чем пойти с другими кардиналами в совет или на конклав, что, если его изберут папой и случится, что кардиналы захотят, чтобы он отрекся ради установления единства, он отречется; подобное обещание сделал каждый кардинал, до того как они отправились на конклав. Папа ответил, что ему нужно время на размышление, а что затем он даст свой ответ. Добрых три месяца он тянул с ответом в разговорах и интригах и пользовался весьма странными способами, чтобы не давать точного ответа; например, однажды ночью, когда все упомянутые герцоги были в Вильневе, находящемся напротив Авиньона, он велел своим тайным агентам спалить одну арку деревянного моста через Рону, чтобы указанным герцогам было затруднительно приезжать каждый день в Авиньон и торопить его с ответом. Когда же герцоги, несмотря на неудобства и опасности переезда через Рону на судах, все же явились в Авиньон и стали всячески требовать от него ответа, то в конце концов он так и не отрекся; но он публично заявил, что считает себя истинным папой и освобождает себя от того, в чем поклялся прежде, чем стал папой, и что он имеет право сделать это и предполагает искать установления единства церкви иным путем, а не отречением. Вследствие чего указанные герцоги и сеньоры вернулись в Париж.

Затем в месяце сентябре король отправился на богомолье к горе св. Михаила в Нормандии; от Парижа это около 150 миль. Туда поехал герцог Орлеанский, а с ним и я. Были мы на указанной горе; большое аббатство устроено на скале в море, во время отлива туда можно пройти посуху добрых 5 миль.

На обратном пути в Париж один нормандский рыцарь, которого звали синьор д'Амбиа, задержал короля на целый день и ночь, и, чтобы придать празднеству больше блеска, там были многие прекрасные дамы и знатные баронессы. С королем были там герцоги Беррийский, Бурбонский и Орлеанский и многие другие большие синьоры и рыцари.

Я упомянул этого синьора д'Амбиа, потому что все полагали, что он, чтобы принять с честью короля, израсходовал в этот день более 4000 золотых франков и говорили, что в течение года он не имел потом никаких поступлений. Король повез его с собой в Париж и там одарил его богатыми дарами, драгоценностями, конями и наличными деньгами, всего стоимостью в 10 тысяч золотых франков, так что заплатил ему весьма хорошо и щедро за оказанный ему прием, каковой являл собою поистине великолепное и чудесное зрелище.

На следующий день по приезде я сопровождал герцога Орлеанского, который после ужина отправился в дом одного оруженосца короля по имени Сиферваль, где уже отужинали многие синьоры. Мы увидели, что они играли; герцог стал играть и велел мне положить на стол около 400 франков, которые я захватил с собой для него и для себя. Случилось так, что, когда наступила моя очередь бросать кость, моим противником оказался виконт Монлев, который был великим игроком, знатным и богатым синьором, имея ежегодную ренту более чем в 30 тысяч франков. И как бы для того, чтобы возбудить скандал, случилось, что я двенадцать раз подряд выиграл как в свою подачу, так и в его; поэтому, разгоряченный вином и игрой, он начал говорить: «Ах ты, ломбардец, подлый изменник, что ты делаешь? Собираешься всю ночь выигрывать, жулик, содомит». Я ответил ему: «Мессер, выражайтесь прилично из уважения к герцогу». И поставил новую ставку. Я выиграл и ее. Поэтому в бешенстве он снова сказал бранные слова, произнеся в конце: «И я вовсе не вру». Я сразу же ответил: «Нет, вы это делаете, сир». Тогда он протянул руку и схватил мой берет, который у меня был на голове, и хотел меня ударить. Я отодвинулся назад и сказал: «Я не из тех людей, которые позволяют себя бить, когда при них есть свое оружие», и положил руку на шпагу, висевшую у меня на боку. Он закричал: «Еще никто никогда не изобличал меня во лжи, надлежит мне убить тебя!». Тогда герцог сказал мне тихо, чтобы я ушел и ожидал в его комнате, предоставив действовать ему. Я вышел и, удалившись от этого дома примерно на сто локтей, почувствовал, что кто-то бежит за мной, повернулся и, так как, к счастью, мимо проходили какие-то придворные с факелами, увидел и узнал, что это бастард указанного виконта де Монлев; в руке он держал обнаженный клинок; я выхватил свой меч и крикнул ему: «Бастард, спрячь свой клинок в ножны, вернись обратно и скажи своему отцу, что ты меня не нашел». Он оглянулся назад и, увидев, что никто из их людей не следует за ним, на свое счастье внял моим словам, вложил клинок в ножны и отправился восвояси. Придворные, которые это видели, рассказали об этом поступке многим синьорам. За это я всеми был весьма одобрен, тем более что указанному бастарду было восемнадцать лет и он был слаб сложеньем, так что я с легкостью причинил бы ему зло. Я дошел до покоев герцога, который вскоре явился весьма взволнованный, ни слова мне не промолвив. Немного спустя он сказал одному из своих оруженосцев: «Отправляйся в дом виконта и от моего имени скажи ему, что я хочу знать до отхода моего ко сну, согласен ли он сделать то, о чем я его просил». Оруженосец ушел и, вернувшись, сказал, что виконт пребывает в прежнем своем расположении. Тогда герцог сказал мне: «Не выходи из этого дома без меня; я тебя защищу вопреки ему, а ему покажу свое нерасположение».