Висенте Эспинель - Жизнь Маркоса де Обрегон

– Если бы, – сказал я, – это было мячом, который я мог бы задержать и отбросить! Но раз это зашло так далеко, то я поступлю с вашей милостью так же, как поступаю со своими друзьями, а именно – при выборе советуя им лучшее, что я знаю, а когда выбор сделан, всеми силами помогая им.

Я сказал ей это, чтобы не доводить ее до отчаянья, чтобы постепенно прошло увлечение, которое могло бы привести ее к оскорблению Бога и ее мужа, и с этим я ушел от нее в тот вечер, пораженный зрелищем могущества любви и думая о том, как дурно поступают мужчины, которые, имея дома сокровище, заставляющее их страдать, допускают частые посещения или длительные связи; и насколько хуже поступают отцы, дающие своим дочерям учителей танцев, музыки или пения, если им приходится при этом отсутствовать, и даже меньше будет вреда, если они этого не будут иметь: ведь если они выйдут замуж, с них достаточно доставлять удовольствие своим мужьям, воспитывать своих детей и управлять домом, а если они сделаются монахинями, они научатся этому в монастыре, так что основание для некоторых быть недовольными, возможно, заключается в том, что они уже имели на стороне общения по склонности, которые, как бы скромны они ни были, и у мужчин и у женщин подчиняются общему закону природы.

На следующий день юноша пришел раньше, чем обыкновенно, надев воротник по моде, как человек, заметивший благосклонность к себе такой изящной женщины. Через три или четыре дня случилось, что пришли позвать доктора Сагредо, ее мужа и моего хозяина, лечить одного иностранного кабальеро, лежавшего больным в Караманчеле, [50]предлагая ему большое вознаграждение за лечение, чем он был очень обрадован из-за выгоды, а она еще больше из-за своего удовольствия. Он взял своего мула и лакея и всегда сопровождавшую его легавую собаку и в четыре часа дня отправился в Караманчель.

Она, видя удобный случай, велела мне приготовить как можно лучше ужин, поощряя меня словами и обещая мне подарки, не думая, что я помешал бы выполнению ее дурного намерения. В сумерки пришел юноша, и когда он начал петь, как обычно, она ему сказала, что петь у двери, когда ее мужа нет дома, неприлично и это не понравится соседям, и велела ему войти в дом. Она приказала юноше сесть за стол, желая, чтобы ужин был коротким, а вечер долгим. Но едва начался ужин, как вбежала собака и принялась ласкаться к хозяйке, тыкаясь носом и виляя хвостом.

– Идет доктор, – сказала она, – ах, я несчастная! Что нам делать? Ведь он не может быть далеко, раз прибежала собака.

Я схватил юношу и спрятал его в угол зала, прикрыв доской, которая, вероятно, служила полкой для книг, так что его нельзя было заметить, когда в дверь вошел доктор, говоря:

– Видано ли подобное мошенничество, посылают за таким человеком, как я, и в то же время зовут другого врача? Ей-богу, если бы это случилось несколько лет тому назад, они не стали бы шутить со мной.

– Неужели, супруг мой, – сказала она, – это вас огорчает? Разве не лучше спокойно спать на своей постели, чем провести бессонную ночь, дежуря около больного? Разве у вас есть дети, которые просят хлеба? Вы пришли в очень добрый час, потому что, хотя я и думала провести вечер совсем иначе, мне все же пришло на ум, что так может случиться, и на всякий случай для вас был приготовлен ужин.

– Разве найдется еще такая женщина на свете? – сказал доктор. – Вы уже лишили меня всего раздражения, с каким я пришел. Пусть они убираются к дьяволу со своими деньгами, потому что для меня видеть вас довольной гораздо дороже всех денег в мире.

«Сколько таких обманов, – сказал я про себя, – существует в мире, и сколько женщин, благодаря хитрости и притворной доброте, делаются главами своих домов, хотя они заслуживают, чтобы их собственные головы были сняты с плеч!»

Доктор спешился, а лакей, отведя мула в стойло, пошел с женой в свое жилье, так как он получал на руки свой паек и жалованье. Доктор сел ужинать без всякой досады, восхваляя заботливость своей жены. Но чертова собака, благодаря силе обоняния, свойственной этим животным, только и делала, что обнюхивала доску, скрывавшую паренька, царапаясь и ворча, так что доктор заметил и спросил, что такое находится за доской.

Я проворно ответил:

– Там, вероятно, лежит кусок мяса.

Собака опять принялась скрести и ворчать и даже лаять немножко громче; мой хозяин посмотрел туда более внимательно, чем раньше. Я видел, какая беда может произойти, если в это не вмешаться, и, зная характер доктора, я напал на хороший способ предотвратить это. Я сказал, что иду за севильскими оливками, большими любителями которых оба они были, и остановился внизу у лесенки, выжидая, на что он решится.

Собака не переставала скрести и лаять, так что мой хозяин сказал, что он хочет посмотреть, почему так упорно лает собака. Тогда я подошел к двери и начал кричать:

– Сеньор, у меня отнимают плащ! Сеньор доктор Сагредо, разбойники срывают с меня плащ! [51]

Он, с обычной своей яростью и естественной поспешностью, вскочил, схватил на бегу шпагу и, в два прыжка очутившись у двери, спросил о разбойниках; я ему ответил, что лишь только они услышали произнесенное мной имя доктора Сагредо, как бросились бежать с быстротой молнии вверх по улице. Он тотчас же бросился их преследовать, а она выпустила из дома юношу без плаща и без шляпы, положив за доску кусок мяса, как я уже подсказал ей. До сих пор дело шло хорошо, но паренек был так взволнован, так преисполнен страха и трепета, что не мог дойти до двери на улицу настолько быстро, чтобы мой хозяин, возвращаясь, не столкнулся с ним. Здесь необходимо было прибегнуть к быстроте, чтобы предотвратить эту вторую беду, которая была более явной, чем первая, и поэтому, прежде чем доктор спросил что-нибудь, я ему сказал:

– С этого бедного мальчика тоже стащили плащ и хотели убить его, поэтому он, убегая, проскользнул сюда в дом и от страха не решается идти к себе домой; видите, ваша милость, какое несчастье.

И так как сочувствие очень свойственно вспыльчивым, мой хозяин выказал его к юноше, сказав:

– Не бойтесь, вы находитесь в доме доктора Сагредо, где никто не осмелится вас обидеть.

– Обидеть? – сказал я. – Да когда они только услыхали имя доктора Сагредо, у них словно крылья на ногах выросли.

– Я вас уверяю, – сказал доктор, – что, если бы я их догнал, я отомстил бы за вас и моего эскудеро так, что они больше никогда бы не воровали плащей.

Моя хозяйка, стоявшая до сих пор на галерее взволнованная и дрожащая, увидев, что беда так быстро предотвращена и что грозившая кровопролитием ярость превратилась в сочувствие, очень охотно поддержала сострадание мужа, сказав:

– Бывают же такие несчастья! Не отпускайте этого бедного юношу; хватит с него тех бед, в которых он побывал; а то его убьют эти разбойники.