Висенте Эспинель - Жизнь Маркоса де Обрегон

Я был очень грустен, хотя очень услужлив по отношению к своему господину и исполнял все его приказания с таким усердием и любовью, что обязанности с каждым днем увеличивались вместе с любовью моих хозяев; но его огорчало видеть меня грустным и огорченным, что было заметно по лицу, хотя и не обнаруживалось в моей службе. Поэтому, когда наступил июньский Иванов день, [335]в который мавры или из подражания христианам, или благодаря тысяче заблуждений, какие существуют в этой секте, устраивают празднества, сопровождающиеся величайшим весельем, с новыми развлечениями на конях и пешими, ренегат сказал мне:

– Пойдем со мной не как невольник, а как друг, потому что я хочу, чтоб ты на свободе повеселился на этих празднествах, какие сегодня устраиваются в честь пророка Али, которого вы называете Иоанном Крестителем, [336]чтобы ты развлекся, видя таких превосходных наездников, столько праздничных одежд, шелковых, горящих золотом марлот, [337]тюрбанов, ятаганов, молодцеватых всадников, потрясающих копьями в обнаженных и красных от бирючины руках. [338]Посмотри на благородных дам, блистающих одеждами и драгоценными камнями, с большим достоинством оказывающих милости кавалерам, показываясь у окна, делая им подарки и выказывая иными способами свою благосклонность, посмотри на группы благородных рыцарей, которые под предводительством своего вице-короля украшают собой весь берег как моря, так и рек; как ловко играют они копьями и, метнув их, с какой легкостью они подхватывают их с земли, не сходя с коня.

На все это я разразился слезами, не будучи в состоянии ни сдержать, ни скрыть страданий и огорчений, причиненных мне этими празднествами. На это мой господин, обернувшись ко мне и видя меня заливающимся слезами, сказал:

– Что это, в то время как все радуются не только среди мавров, но и во всем христианском мире, и в то утро, когда все теряют рассудок от преизбытка веселья, ты проливаешь слезы? Когда кажется, что даже само небо дает новые примеры ликованья, ты празднуешь это плачем? Что ты находишь в этом такого, что может тебя огорчать или что не может доставить тебе большого удовольствия?

– Этот праздник, – ответил я, – чудесно хорош, и до такой степени, что, будучи самым веселым, он заставляет меня вспоминать о многих, какие я видел при дворе величайшего в мире монарха, короля Испании. Я вспоминаю о богатстве и блеске, о нарядах и одеждах, о цепях и драгоценностях, какие в это утро сверкают на знатных вельможах и кабальеро. Я вспоминаю, как в такое же утро, как это, я видел появление герцога де Пастрана [339]на коне. С лицом скорее ангела, чем человека, на высоком седле он был похож на кентавра, на тысячу ладов проявляя свою ловкость и влюбляя в себя всех, кто смотрел на него. Вспоминаю знатного придворного, дона Хуана де Гавирья, утомлявшего коней, одетого в роскошное платье, показывавшего себя очень храбрым и отважным кабальеро; вспоминаю об его одаренности, потому что в молодые годы он поднялся на вершину того, чего можно желать в отношении верховой езды. Вспоминаю дона Луиса де Гусман, маркиза де Альгава, который заставлял дрожать арены, где он встречался с необузданной яростью ревущих быков; его дядю, маркиза де Ардалес, дона Хуана де Гусман, образец отваги и ловкости для всего рыцарства; такого знатного вельможу, как дон Педро де Медичи, который с пикой в руках или убивал быка, или покорял его; графа Вильямедиана, дона Хуана де Тасис, отца и сына, потому что вдвоем они шпагами разрывали быка в клочья. Вспоминаю о множестве молодых кабальеро, изумлявших смелостью, побеждавших ловкостью, очаровывавших любезностью. А так как за этим утром следовало на другой день празднество быков, [340]я вспоминаю обо всем смутно. Празднество, какого не устраивал и не устраивает ни один народ, кроме испанского, потому что все считают крайним безрассудством отваживаться выступать против животного, настолько свирепого, что, будучи раненым, оно бросается на тысячу людей, на лошадей и на копья и пики, и чем больше наносят ран этому животному, тем яростнее оно становится. Ведь никогда в древности не было празднества, представлявшего такую опасность, как это; и настолько отважны и смелы испанцы, что, даже будучи ранены быком, они возвращаются к столь явной опасности, как пешие, так и всадники. Если бы мне пришлось рассказать о всех подвигах, какие я видел на подобных празднествах, и вспоминать благородных кабальеро, равных только что названным во всем, как в доблести, так и в достоинстве, то поблек бы и этот праздник, и все, какие устраиваются на свете.

Здесь отшельник сказал мне:

– А как же не упомянула ваша милость о том празднике, какой устроил в Вальядолиде дон Филипп Любимый, [341]по случаю рождения принца, нашего сеньора? [342]

– Потому что я не должен был, – ответил я, – рассказывать, как бы пророчествуя о том, что тогда еще не произошло; но это празднество было самым оживленным и пышным, какое видели смертные и в котором проявилось величие и процветание испанской монархии. Потому что если другой, развратный император [343]велел покрыть золотыми опилками землю, по которой он ступал, выходя из своего дворца, то золотом, какое вышло в этот день на арену, можно было бы покрыть ее всю, как песком. И если говорят, – чтобы возвеличить отвагу Рима, – что в битве при Каннах, в Пулье, [344]наполнили три мойо [345]перстнями знатных воинов, то цепями, перстнями и пуговицами в этот день можно было бы наполнить тридцать фанег, [346]– это не считая того, что оставалось под охраной в частных домах. В этот день все послы королей и государств ожидали грандов Испании и цвет и красу рыцарства, ибо они были изумлены и восхищены при виде ловкости, с какой все владели пиками, поворачивая коней; потому что хотя ранить быка сзади – большая ловкость, и так поступают другие народы в охоте на львов и других зверей, но в этот день были и такие, которые у самых ворот загона для быков ждали, когда с наибольшей яростью и быстротой выскочит бык, и убивали его пикой, лицом к лицу, как, например, дон Педро де Баррос. Хотя в этом играет большую роль смелость и счастье, но играет также роль умение и искусство, чему научает соединенная с глубоким размышлением опытность. В конце концов эти празднества привели в восхищение послов и всех присутствовавших, в особенности же вид молодого короля – дона Филиппа III Любимого, который, находясь во главе своей квадрильи, [347]руководил с такой великой точностью, благоразумием и отвагой, что часто исправлял схватки на копьях, в которых делали ошибки очень опытные рыцари. Было такое множество коней и квадрилий, что все рыцари не могли поместиться на арене и благодаря этой тесноте иногда были недостаточно внимательны в забаве и только при помощи зрелой рассудительности молодого короля все приходило к первоначальному совершенству, так что казалось, будто им в самом деле руководят ангелы; так что в конце концов он был лучшим всадником, какой в тот день появился на арене. С тех пор усовершенствовались очень молодые и очень искусные знатные кабальеро, как дон Диего де Сильва, кабальеро, обладающий большим мужеством, проворством и изяществом, отважнейший с пикой в руках, и его храбрый брат, дон Франсиско де Сильва, который несколько дней назад, служа своему королю, умер как храбрейший солдат, и вместе с ним многие добродетели, какие его украшали. Граф Кантильяна, с величайшим мужеством кладущий быка копьем насмерть; дон Кристобаль де Гавирья, превосходнейший рыцарь, и много других, о которых я молчу, чтобы не отклоняться от своей цели.