Тирсо де Молина - Театр

Но оппозиционные настроения у Лопе де Вега и его школы пережили еще и другое, весьма важное видоизменение, приведшее этих драматургов к отказу от идеи активной борьбы против королевской власти. В той же комедии «Звезды Севильи», где выведена отвратительная фигура короля-тирана, мы находим следующее рассуждение героя пьесы, Санчо Ортиса, несчастного дворянина, противополагаемого королю: «Что же я должен делать?» восклицает Санчо Ортис. «Поставить закон на первое место? Но ведь нет такого закона, который мог бы обязать меня сделать это. Впрочем, нет, такой закон есть; пусть король несправедлив — повиноваться ему закон, а его пусть покарает бог». Этим стихом Лопе де Вега как бы признает божественность королевской власти, подсудность короля-тирана одному богу. В этом он пошел дальше, чем богословы и юристы эпохи, которые в предвидении неминуемого революционного взрыва заранее подготовляли почву для замены одного короля («тирана») другим («отцом народа»). Лопе де Вега действовал при этом как пропагандист, бросавший идеи в толпу.

Еще сильнее эти ноты звучат у писателя несколько более поздней эпохи — Педро Кальдерона де ла Барка. В его комедии «Саламейский алькальд», которую с известными ограничениями можно признать одной из наиболее цельных вещей оппозиционного испанского театра XVII века, он устами крестьянина Педро Креспо дает следующую формулу взаимоотношения между подданными и королем: «Королю должно отдавать имущество и жизнь; но честь — наследие души, а душа принадлежит только богу».

Честь — вот понятие, в которое постепенно перерождаются оппозиционные настроения Лопе де Вега и его школы. И действительно мы видим, что идея чести в ее разнообразнейших видах заполняет собою весь староиспанский театр. Фактически это было отказом от всякого действительного протеста: оскорблена честь — и подданный протестует, восстановлена — и он снова оказывается на стороне короля. Иными словами, индивидуальный бунт, как и коллективное восстание, склонял голову перед королевской властью, шел с ней на примирение. Так по крайней мере изображал дело испанский театр XVI века.

Зато, как мы сказали выше, торжествовали идеи чести, моральных обязанностей, долга, целомудренной любви, постепенно вытеснившие из испанской драмы все остальное и превратившие ее в бытовой — морализующий театр. [14] В своей поэме «Новое искусство писать комедии в наши дни» (около 1609) Лопе де Вега советует выбирать сюжетом «случаи чести», так как «они могут сильно волновать всех зрителей, а вместе с ними и деяния добродетели». Для правившей верхушки такие настроения среди испанских драматургов были как нельзя более выгодны, так как они укрепляли испанское дворянство, поддерживавшее феодально-клерикальную власть, препятствуя дальнейшему процессу его разложения, и в то же время переносили центр тяжести с недостатков придворной среды на низшие и средние слои дворянства и на его главного героя — гидальго, т. е. на родовитого, но не придворного дворянина, а также на его семью. [15] Реже действие драмы развивается в купеческом кругу. Выразительницей благожелательного отношения клерикально-феодальной власти к кампании, предпринятой испанскими драматургами, была все та же церковь. Она поддерживала Лопе де Вега и его школу в их борьбе за нравственность и даже ввела испанских драматургов XVII века в свою среду. Действительно, почти все крупнейшие драматические писатели этой эпохи (Лопе, Тирсо, Перес де Монтальбан) облечены духовным саном. Это какие-то миряне-монахи, за редкими исключениями пользующиеся полной поддержкой церкви.

Теперь мы можем понять, в каком направлении шла реформа испанского театра, произведенная Лопе де Вега и его школой и нашедшая выражение как в художественной продукции испанских драматургов XVII века, так и в их теоретических высказываниях. Крупнейшие теоретики нового направления (Лопе и Тирсо) ставят своей задачей завоевание зрителя в интересах выдвинувшей их верхушки. Отсюда их двоякое отношение к Аристотелевой «Поэтике»: они признают ее достоинство, но заявляют, что она непригодна в условиях испанского театра. Дело в том, что, по словам Лопе де Вега, драматурги его школы «ищут одобрения толпы», которой нужно «поддакивать в ее безумии», так как она платит за это. Иными словами, эти аристократы, презрительно относясь к черни, чувствовали в то же время потребность говорить с ней на одном языке, чтобы выполнить свое назначение — дойти до массы. Это и обусловливало отход их от школьной поэтики и усвоение реалистической системы народного испанского театра.

Использованный в нужный момент правящей верхушкой в качестве орудия пропаганды, завоевания массы и ослабления ее революционных настроений, испанский театр XVII века все еще, вопреки распространенному мнению о его общенациональном значении, носивший искусственный характер и не сумевший заговорить с народом на его языке (чему препятствовало правившее меньшинство), пришел в состояние быстрого упадка, как только у руководителей испанской литературной политики пропал к нему интерес. Творчество Лопе де Вега и Тирсо де Молина было в сущности кульминационным пунктом развития испанской драмы. Кальдерон и его школа, с их более ярко выраженным отходом от действительности, свидетельствуют о начале кризиса. Таким образом, союз испанских драматургов с правящей верхушкой, использовавшей их в своих эгоистических целях, имел для испанской драмы роковые последствия.

Тирсо де Молина принадлежал к образованнейшим людям своего времени. Немногие испанские писатели XVI–XVII веков могут сравниться с ним по богатству и разнообразию знаний, по широкой начитанности. Его комедии и сборники новелл, драм и стихов («Толедские виллы» и «Поучай услаждая») пестрят цитатами из античных авторов, итальянских писателей, восточных апологов и т. п. Накопление литературных и других сведений он мог начать еще в годы пребывания его в Алькале, славившейся в XVI–XVII веках кафедрами античных языков, философии и риторики. Но объяснить одним университетом редкую начитанность Тирсо, конечно, нельзя. Подобно Лопе де Вега он был подлинной литературной энциклопедией своего времени.

Он был проникнут страстной любовью к книге. Но не только к ней. В театре Тирсо, а также в его повестях, драмах и даже исторических трудах мы живо чувствуем присутствие устной традиции — романсов, праздничных песен, местных преданий и т. п. Большая художественная культура Тирсо была сложной. Мы можем различить в ней пять основных элементов: античная древность, итальянские писатели эпохи Возрождения, национальная испанская (вернее, пиренейская) художественная и историческая литература, народная (устная) традиция и наконец памятники восточной (главным образом арабской и еврейской) письменности, апологи, бродячие сюжеты и т. п.