Эдит Гамильтон - Мифология. Бессмертные истории о богах и героях

Царь Ээт, узнав о пропаже, тут же послал в погоню за похитителями своего сына Апсирта, брата Медеи. Тот вел с собой войско, такое огромное, что ни отбиться, ни спастись бегством у маленького отряда не было никакой надежды, если бы не Медея, которая снова помогла героям, на этот раз совершив ужаснейшее преступление. Она убила собственного брата. По одному преданию, она послала ему весточку, что отчаянно хочет вернуться домой и принесет руно, если Апсирт встретится с ней ночью в назначенном месте. Он пришел, не заподозрив подвоха. Ясон сразил царевича наповал, и темная кровь обагрила серебристые одежды его сестры, отвернувшейся, чтобы не смотреть. Потеряв предводителя, колхидское войско рассыпалось в беспорядке — путь к морю для аргонавтов был свободен.

По более древнему преданию, Апсирт отплыл из Колхиды на «Арго» вместе с Медеей (зачем, не сказано), а преследовал их сам Ээт. Когда корабль царя настиг «Арго», Медея собственноручно заколола брата, разрубила на куски и один за другим стала бросать их в море. Царь прекратил погоню, чтобы собрать части тела любимого сына. «Арго» был спасен.

На этом приключения аргонавтов почти закончились. Однако еще одно страшное испытание предстояло им — пройти между гладкой отвесной скалой, у подножия которой в пещере обитало шестиглавое чудовище Сцилла, и бешеным водоворотом Харибда, где неустанно ревело и бурлило море, вздымая неистовые волны до самых небес. Но стараниями Геры рядом вовремя оказались морские нимфы и играючи вывели корабль в спокойные воды.

Дальше по курсу лежал Крит, где аргонавты хотели высадиться, но их остановила Медея. Она рассказала, что подступы к острову охраняет Талос, последний человек из поколения медных людей, чье несокрушимое тело все же имеет одно-единственное уязвимое место под лодыжкой. Не успела она договорить, как на берегу появился великан собственной персоной. Беснуясь, швырял он в море огромные куски скал, грозя раздробить корабль в щепки, если тот приблизится к острову. Аргонавты прекратили грести, и Медея, преклонив колени, воззвала к Аидовым демонам, моля отнять у Талоса жизнь. Жуткие силы зла повиновались. Подбирая очередной обломок скалы, чтобы запустить им в «Арго», Талос раскроил лодыжку об острый камень и начал истекать кровью, пока не рухнул замертво. Тогда герои пристали к берегу, чтобы отдохнуть перед дальнейшей дорогой.

По возвращении в Элладу отряд распался. Герои отправились по домам, а Медея с Ясоном понесли золотое руно Пелию. Но, как выяснилось, за время похода много ужасного произошло в Иолке. Пелий заставил отца Ясона свести счеты с жизнью, и мать Ясона умерла от горя. Ясон, не собираясь оставлять эти злодеяния безнаказанными, вновь обратился к Медее, которая еще ни разу его не подвела. Она задумала уничтожить Пелия хитростью. Шепнув дочерям царя, что знает секрет омоложения, Медея зарезала у них на глазах одряхлевшего барана и бросила куски в кипящий котел, а потом произнесла заклинание. Когда после этого из котла выскочил ягненок и резво убежал прочь, Пелиады поверили. Медея напоила Пелия сильнодействующим сонным зельем и позвала царевен, чтобы те разрубили отца на куски. Как ни хотелось им омолодить престарелого родителя, поднять руку на него стоило им немалых душевных терзаний, но в конце концов страшное дело было сделано, куски опущены в котел, осталось только дождаться Медеи, чтобы та произнесла заклинание, которое вернет им отца, а самому царю — молодость. Однако Медея исчезла. Ее не было ни во дворце, ни в городе. Пелиады в ужасе осознали, что стали отцеубийцами. Ясон отомстил Пелию сполна.

Более того, по одной из версий, Медея воскресила и омолодила отца Ясона, а самому Ясону вообще раскрыла секрет вечной молодости. Все поступки, и добрые, и злые, она совершала только ради него — и что же получила взамен? Ничего, кроме предательства.

Расправившись с Пелием, Медея с Ясоном перебрались в Коринф. Там у них родилось двое сыновей, и все вроде бы сложилось хорошо, даже для нее, которая, как и многие люди, чувствовала себя на чужбине сиротливо. Лишь огромная любовь к мужу заглушала тоску по родине и отчему дому. А потом Ясон явил свою подлую натуру, даром что представлялся когда-то доблестным героем: он посватался к дочери коринфского царя. Это была блестящая партия, Ясоном двигало только честолюбие, ни о какой любви и благодарности он не вспоминал. Из уст сраженной таким вероломством Медеи вырвалось несколько угроз, заставивших коринфского царя испугаться за свою дочь (судя по всему, он был человеком на редкость наивным, если не задумывался о возможных кознях со стороны колдуньи прежде). Он велел Медее немедленно убираться с его земли вместе со своими сыновьями. Это было равносильно смертному приговору. Женщина в изгнании с маленькими беспомощными детьми не имела возможности защитить ни себя, ни их.

Медея погрузилась в тягостные думы — о своей дальнейшей судьбе, о совершенных злодеяниях, о своей несчастной доле. Она то желала умереть, чтобы избавиться наконец от невыносимых мук, то вспоминала со слезами отца и родной дом, то содрогалась при мысли, что навсегда запятнала себя кровью брата и Пелия и грех этот не искупить, но больше всего проклинала свою дикую, безрассудную страсть, которая толкнула ее на страшные преступления и обрекла на несчастье. За этими горькими размышлениями ее и застал Ясон. Она смотрела на него, не произнося ни слова. Вот он здесь, но при этом как же далеко от нее, оставшейся в одиночестве со своей поруганной любовью и разбитой жизнью. Ясон между тем пришел не для того, чтобы молчать. Он холодно отчитал Медею за ее вечную несдержанность. Если бы она не распускала свой дурной язык и не посылала злобные слова в адрес его невесты, могла бы спокойно жить в Коринфе. Он со своей стороны сделал для нее все, что мог: только благодаря его заступничеству ее отправляют всего лишь в изгнание, а не на казнь. И пусть не думает, что убедить царя было легко, однако он, Ясон, не пожалел усилий. А сейчас он пришел к ней, потому что не в его характере бросать друга в беде, и он позаботится о том, чтобы Медея была щедро обеспечена золотом и всем необходимым для дальней дороги.

Это было слишком. Обуревающие Медею чувства хлынули наружу.