Анастасия Углик - Новый год в России. История праздника

Еще один важнейший момент святочных собраний – это обязательное присутствие ряженых. Об исконном характере их свидетельствуют те же документы XVI–XVII веков, запрещавшие не только бесчинный «нощных говор и плещевание», но и одевание харь и масок. Но, как и в случае с самими вечерками, запреты и преследования не вытравили обряда. Больше того, собственно ряженье становилось основной чертой, выделяющей святочные вечерки из остальных зимних. Ряженые, именуемые «окрутчиками», «кудесниками», были носителями архаической обрядности, проводниками языческих традиций и карнавального духа – им отводилось особое место. «На Святках парни являются на беседы окрутчиками, т. е. наряжаются скоморохами и калеками. Скоморохи должны одеться в свое же платье, только вывороченное наизнанку, и прикрыть лицо платком или маской, а калеки и нищие покрываются каким-нибудь дырявым старьем, приделывают на спину горб и навешивают на себя кошели и корзинки. Первые пляшут и выделывают разные штуки, а вторые подходят к зрителям просить у них милостыни» – так описывается ряженье в Вологодской губернии.

Святочное деревенское ряженье вряд ли стоит считать невинными играми. Недаром специалисты единодушно отмечают их несомненную насыщенность сексуальной символикой: в костюме (или его полном отсутствии), в словах, двусмысленных жестах, характере контакта со «зрителями». На молодежных сборищах игры с эротической направленностью были неотрывной частью сценария: ряженые считали своим долгом вступать с девушками в контакт – и неважно, был ли это поцелуй, удар по спине или ощутимый шлепок ниже пояса, просто щипок или откровенно неприличное «лапанье». Во многих сюжетах этих игрищ обыгрывался фаллический символ и ситуация полового акта – в условных действиях или на словесном уровне. Нельзя не принимать во внимание тот факт, что контакту, как правило принудительному, подвергались абсолютно все девушки. Многие этнографы, записывавшие рассказы крестьян об этих развлечениях, отмечали, что чаще всего жертв подводили к ряженым силой и возможности не выполнить их требования у бедных девушек просто не было. Они не могли даже сбежать: на гуляниях у дверей ставились специальные люди («придверники»), которые пресекали любые попытки уйти от участия в игрищах. Им с удовольствием помогали все присутствующие (неряженые) – они считали своим долгом вытаскивать из толпы сопротивляющихся девушек и подводить их к месту действия. Если девушка все же отказывалась от исполнения своей «роли», ряженые и их помощники с ней не церемонились, ее начинали лупить плетками или скрученными из полотенец жгутами. И эта экзекуция продолжалась до тех пор, пока жертва не исполняла всего, что от нее ожидали. Вряд ли эти жестокие эротические игры затевались лишь для увеселения толпы, судя по всему, это была отработанная столетиями серия испытаний для девушки. Считалось, что только после того, как участница пройдет через них, она сможет обрести (или доказать) свою зрелость, готовность к взрослой жизни.

Рождественский и новогодний стол во все времена был не просто трапезой, а в первую очередь ритуальным действом. Он объединял семью, связывал поколения повторяющимися из года в год действиями и вкусами, заставлял вспоминать об ушедших родственниках и временах. Каждая традиция, связанная с календарным праздником, наполнялась символическим смыслом – часто неосознанным, но от этого не менее важным.

В жизни русской дореволюционной деревни святочная трапеза была смесью языческих, фольклорных традиций и их более поздних христианских адаптаций. Здесь важно было все – от формы стола до выбора основного блюда. Круглый стол, например, соотносится с солярным культом, с циклом смены дня и ночи. Прямоугольный же был символом жертвенного камня, на котором еда есть подношение богам. Юрий Лотман пишет в своем очерке «От кухни до гостиной»: «Когда мы говорим о кухне, делается очевидной противопоставленность практического переживания мира повседневной бытовой реальности вторичной, искусственной природе ее эстетического, знакового осмысления». То есть бытовой мир параллельно существует в двух плоскостях – реальной и мифологизированной.

Святочный период на Руси был долгим и продолжался от Рождества до Крещения (то есть по старому стилю захватывал Новый год), и вся еда на это время была довольно жестко регламентирована. Если строго следовать церковному уставу, то надо понимать, что Рождество – это вторая Пасха и, как во время «главной» Пасхи, ему должен предшествовать сорокадневный пост. У этого «малого» поста было еще одно название – Филипповский (он начинался 14 ноября по старому стилю, то есть в день памяти апостола Филиппа). Во время этого поста в понедельник, среду и пятницу православные ели один раз в день. Пища дозволялась только растительная и в основном сырая, по вторникам же и четвергам можно было есть вареную и даже приправленную постным маслом еду и запивать ее вином, а в субботу и воскресенье на стол ставилась рыба. Когда пост заканчивался, во время всех святочных дней блюда из рыбы из меню не исключались – таким образом люди мягко подготавливались к мясоедению. Пост не всегда был жестким испытанием: во время праздников (а их было в это время немало: 21 ноября – Введение во храм Пресвятой Богородицы, 6 декабря – День святителя Николая Чудотворца, дни памяти апостола Матфея (16 ноября), Андрея Первозванного (30 ноября), князя Александра Невского (23 ноября), великомучениц Екатерины (24 ноября) и Варвары (4 декабря) допускались послабления.

Самое строгое воздержание должно было соблюдаться в последний день поста – сочельник (24 декабря по старому стилю). На него предписывалось есть исключительно сочиво – жидкую и сладкую пшеничную кашу (собственно, и слово «сочельник» ведет происхождение от этого блюда). Сочиво появилось в постном рационе благодаря Даниилу и трем отрокам, которых вспоминают перед Рождеством. Они «питались от семян земных, чтобы не оскверняться от языческой трапезы» (Дан. 1, 8). Употребление сочива также согласуется со словами Евангелия: «Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем, которое хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его» (Мф. 13, 31–36).

Рождественский обед в Петербурге, 1825 год