Владимир Емельянов - Гильгамеш. Биография легенды

То, что произошло затем, мы понимаем значительно хуже. До конца непонятно, для чего понадобилось в одну и ту же эпоху создавать совершенно различные тексты об одном герое на двух разных языках. Неясно, какова была политическая причина появления на свет старовавилонской версии аккадского эпоса о Гильгамеше. То ли его авторы пытались возвеличить Урук и только что восстановленные его стены, то ли это была установка на создание общегосударственного мифа, исходящая от правителей Исина. Вполне возможно, что Гильгамеш должен был в определенной мере составить конкуренцию Саргону и его потомкам из династии Аккада — могучим, но нравственно падшим миродержцам, которые, в отличие от урукского царя, так и не пришли от гордыни к смирению.

Совершенно непонятно, какой должна была стать первоначальная композиция текста. Но ясно, что конечный маршрут шумерской и аккадской версий был один и тот же, поскольку в шумерском тексте о смерти Бильгамеса уже упомянуты путешествие к Зиусудре и рассказ о потопе. Значит, сама история сложилась уже в начале Старовавилонского периода, в эпоху царей Исина. Больше ничего сказать нельзя.

Новоассирийская версия эпоса, обязанная своей жизнью Набузукупкене и его ученикам, складывается в конце VIII века до н. э. При сопоставлении сюжетов двенадцати таблиц с обрядами двенадцати месяцев календаря мы видим почти идеально проведенный замысел ассирийских астрологов, который, по-видимому, заключался в том, чтобы превратить Гильгамеша из героя игр пятого месяца в солярного героя, совершающего путешествие по всем двенадцати стоянкам солнечного зодиака.

Пока Гильгамеш был героем только месопотамской традиции, о нем писали как о смертном человеке, пожелавшем невозможного. Но во всех последующих древних и средневековых традициях — еврейской, греческой, сирийской, арабской — его стали изображать как сверхчеловека (титана, исполина). Гильгамеша скрещивали с Александром Македонским, с пророком Моисеем, называли то Гильгамосом, то Комбабосом, то Булукией. Из всех приключившихся с ним историй для будущего осталась лишь одна — о том, как он достиг источника жизни и прикоснулся к бессмертию. Впрочем, для авторов аккадского эпоса эта история тоже была важнейшей.

Очнувшись в Европе Издубаром, Гильгамеш, не проживший здесь Средневековья и Возрождения, не узнавший Гёте, Канта и Шеллинга, сразу окунулся в мир позднего романтизма и народившегося от него иррационализма. От Штайнера он узнал, что прожил много воплощений на Земле (что в принципе верно, если говорить о самом образе нашего героя в мировой культуре). От Фрейда — что боялся кастрации и мечтал овладеть своей матерью. От Юнга и Гессе — что его путь к Утнапиштиму был дорогой к самопознанию и к коллективному бессознательному. От Паннвица — что он титан и предшествует Сократу. От Клугер — что участвует в конфликте богини Любви и бога Солнца. Наконец, Лем открыл главное в западном образе Гильгамеша — его гигапедичность, гипертекстовость и кросскультурность. Гильгамеш — это Гигамеш — то есть весь путь человечества на Земле. По отношению к нему все тексты мира — это плагиат. В современной Европе Гильгамеш стал брендом. Он растиражирован в сотнях романов, поэм, музыкальных произведений, спектаклей, кинофильмов, комиксов, ритуальных драм и ролевых игр.

В 2000 году перед культурным центром ассирийской общины (Gilgamesh Cultural Centre) в Сиднейском университете Австралии был установлен памятник Гильгамешу. Его создатель Льюис Батрос изобразил легендарного героя по образцу новоассирийского рельефа из Хорсабада. Монумент был изготовлен и установлен на деньги ассирийских общин Европы и Австралии. Так шумерский эн Бильгамес получил еще одну неожиданную для себя роль — стал символом, объединяющим разрозненные сообщества ассирийцев всего мира.

А что же Россия? В общем, ничего. Множество переложений и переводов, то поэтических, то строго научных, но при этом безо всякой философии предмета. От России высказался только Мережковский, но он сказал очень важные слова. Этот деятель Серебряного века, менявший личины не реже Гильгамеша, то поэт, то писатель, то философ, подчеркнул антагонизм Гильгамеша и Думузи-Таммуза. Думузи слаб, он всего лишь росток, падший в землю. В смерти своей он преображается и воскресает колосом. Гильгамеш не таков. Он хочет не воскреснуть, а не умереть. Гильгамеш против преображения, против мистерии. Он проходит свой путь по кругу вместе с Солнцем, но думает, что совершает некий линейный путь вперед. И в этом его трагедия. Вспоминается евангельское: «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. 12: 23–25).

Для того чтобы воскреснуть, нужно сперва пасть и умереть. Что же такое этот конфликт Гильгамеша и Думузи, если не конфликт технократических чаяний современного человечества с религиозной верой немногих в нем? Не умирать и не воскресать, а жить вечно — к этому призывают создатели технологий и новомодных таблеток от старения. Жить вечно без усилий, за одно лишь материальное вознаграждение эскулапа.

Но древность неожиданно ставит этому желанию прочный заслон. Думузи — то ли дитя, то ли росток, что он против плотской наполненности Гильгамеша? Пусть Думузи слегка отойдет в сторону. И тогда мы увидим, что буквально каждый конфликт эпоса вопиет к современности. Убиение Хумбабы, мирно живущего в своем кедровом лесу, не есть ли убийство самой природы ради подчинения ее жестокой воле человека? Сегодня мы вправе понимать этот эпизод как первую экологическую декларацию разумного человечества. А встреча с Сидури? Не является ли она напоминанием о том, что человек есть тело, но он всегда стремится быть выше тела? Не отвергать материальное, но и не поклоняться ему — вот что видит в этом монологе современное мышление. Наконец, главный конфликт и диалог эпоса — Гильгамеш и Утнапиштим, конфликт эгоизма и альтруизма. Гильгамеш любил свою душу и губил тварей живого мира, Утнапиштим — дед Мазай древности — вводил их на корабль и спасал. Гильгамеш хочет вечной жизни ради самого себя, своей волей, своей охотой. Утнапиштим не сам. Он получает весть от богов: «Разрушь свой дом — построй судно, презри богатство — спасай свою жизнь». Но он не получает от богов приказания спасать все живые существа. Его скорбь о мире — от него самого. Поэтому Утнапиштим сам спасен и одарен бессмертием.

Гильгамеш — полубог, сверхчеловек. Но Утнапиштим — какое-то иное существо. Утнапиштим — может быть, новая религия человечества, угаданная древними. Он делает двойную работу, нагружая Гильгамеша памятью о прошлом и изменяя его представление о смысле жизни. Мораль эпоса о Гильгамеше звучит как парадокс: ты не станешь жить вечно, если захочешь спастись сам за счет других. Этого не позволят тебе сделать природа, твое тело и развитое коллективной памятью сознание. Бессмертие возможно только тогда, когда ты спасаешь мир в самом себе. И тут опять выходит на первый план Думузи. Единственная возможность человечества сохраниться — преображение, дающее право на воскресение. Не бывает вечной жизни без падшего в землю зерна.