Мифы, предания, сказки хантов и манси

Исполнение героических песен возможно только в состоянии особого воодушевления, они уводят человека от повседневных забот в седую древность. Поэтому они звучали лишь несколько дней в году: на праздниках честь духов-покровителей и медведя, на свадьбах и ярмарках. Героические сказания или сказки можно было услышать чаще, так как они не требуют от человека такого умственного и эмоционального напряжения. Их рассказывали вечерами, когда все отдыхали, при этом женщины иногда занимались рукоделием.

Повествования о давно прошедших временах были лучшим отдыхом после напряженного труда для охотников и рыболовов, оторванных от дома и живущих в лесной избушке или шалаше. Начатый вечером рассказ мог длиться всю ночь, а иногда продолжался и на следующие сутки. Во время экспедиций последних лет мы неоднократно наблюдали традицию ночного рассказывания сказок. В относительно больших селениях дети даже устанавливали на сказочницу очередь. В доме, где она ночевала, собирались слушатели, готовилась мягкая и вкусная пища. В традиционной обстановке иногда слушатели-дети разделялись; например, мальчикам рассказывал сказки мужчина у одного костра, а девочкам — женщина у другого костра. Разделение слушателей происходит и у учащихся школ-интернатов, когда они в спальнях перед сном рассказывают сказки.

По некоторым сведениям, рассказывать сказки днем было запрещено (иначе вылезут волосы, потеряется память и т. д.), но все-таки это практиковалось. Например, считалось, что сказка укорачивает путь во время длинных переездов на лодке. На Васюгане человек, съевший голову глухаря, сваренного в общем котле, обязан был рассказать сказку. В ходе нашей экспедиционной работы нередко приходилось слышать былички, которые рассказывались как иллюстрация к религиозным верованиям, обрядам, запретам.

У хантов и манси не было профессиональных исполнителей, но были выдающиеся сказители и певцы, чаще мужчины. Еще в детстве они выделялись необычайной памятью, и им предсказывали судьбу сказочника или певца (одни лучше запоминали сказки, другие — песни). Нередко это были младшие родственники известных исполнителей, как, например, известная ныне мансийская сказительница А. М. Конькова, наследовавшая традицию своей бабушки (на которую она похожа даже внешне). Как уже отмечалось, сказителям и певцам приписывались необычайные способности влиять на здоровье и успехи человека.

Вообще слову, мысли, образу придавалось особое значение.

У хантов и манси существовало представление о материальности слова и даже мысли. Считалось, что слово может оказать определенное влияние на отношение людей как друг к другу, так и к отдельным объектам внешнего мира. В одном из опубликованных текстов [7, с. 172] речь идет о том, что женщина вслух выразила желание остаться на месте сбора ягод. Сказанное должно осуществиться, поэтому ее муж ушел домой, оставив ее одну в лесу. Рассказчик прокомментировал это следующим образом: "Раньше было так: слова зря не скажи". В другом случае мальчику, выразившему желание съесть огромную щуку, приходится делать это, хотя он не в силах справиться с ней.

При свойственных хантам и манси представлениях о том. что слова и мысли могут материализоваться, считалось обязательным исполнение мифа или сказки целиком, не опуская деталей. В результате возникают почти беспрецедентные для устной традиции случаи (в первую очередь это относится к священным мифам), когда тексты, записанные в разное время и от разных рассказчиков, совпадают почти дословно. Такие примеры есть и в нашем сборнике (см. № 105, 106). Однако, как видно и из публикуемых мифов, текст их мог быть изложен и упрощенно. Отчасти это объясняется тем, что, как говорилось, для непосвященных из мифа специально выбрасывались сакральные моменты. То же самое иногда происходит, если текст записывают представители другой национальности, для которых излагается лишь схема сюжета. Детям было принято рассказывать сокращенные варианты больших произведений либо специальные детские сказки.

Особым вниманием пользовался тот рассказчик, который обладал артистичностью и выразительностью, в совершенстве владел искусством передачи текста, соблюдал последовательность изложения, употреблял традиционные обороты, сохранял детали лексики и стиля.

Судя по публикациям А. Н. Баландина и В. Н. Чернецова и устному сообщению А. М. Коньковой, рассказчики различались по темпераменту. А. Н. Баландин приводит в качестве примеров известных ему сказителей Сайнахова и Гындыбина. Первый — жизнерадостный, веселый, склад психики с ярко выраженной эротической направленностью. Он сказывает сказку быстро, оживленно, при подражании образу героя часто подпрыгивает и жестикулирует. Манера рассказывания — прерывистая, неуравновешенная, с подвижной композицией и частой сменой эпизодов, среди которых особенно акцентируются любовные. Второй рассказчик — спокойный, медлительный, с логическим осмыслением всего окружающего. Он ведет сказ спокойно, последовательно, как бы нанизывая одну строку за другой, эпизод за эпизодом [53, с. 66].

Исполнение некоторых произведений сопровождалось особым церемониалом. Существовал обычай, согласно которому, как сообщила А. М. Конькова, детям предварительно задавали несколько вопросов. По числу отгаданных загадок тому или иному ребенку обещали рассказать соответствующее число сказок, хотя слушали их, конечно, все.

Сказитель, исполняющий священные мифологические сказания о происхождении земли, одевался в нарядную одежду, на стол выкладывались священные предметы. Мужчины слушали с глубочайшим вниманием и уважением, считалось, что невнимательного слушателя постигнет какое-нибудь наказание. Рассказчику создавали всевозможные удобства, давали что-либо из припасов.

Героические песни исполнялись под аккомпанемент музыкального инструмента наркас-юх (хант.), сангквалтап (манс.). Очевидцы отмечают, что передача значительных по размеру героических сказаний в песенной форме требовала огромного напряжения и часто последняя часть, а то и добрая половина излагалась прозой, но и при этом к концу голос исполнителя становился охрипшим. Иногда перед началом исполнения певец съедал несколько мухоморов, отчего впадал в исступление и мог петь всю ночь напролет даже, казалось бы, давно забытые сказания. Утром он падал в изнеможении, а слушатели были довольны, что услышали песни своих отцов, пропетые с таким чувством [84, с. 12].

Особая форма исполнения и атрибутика были присущи и медвежьим песням, которые называются у хантов вой-ар "звериная песнь", пупи-арых "медвежья песнь", у манси уй-эрыг "звериная песнь", уй-анчух-эрыг "зверя-старика песня" [6] Это только одна из групп песен, вообще же арых-эрыг включают множество жанровых и тематических групп, в том числе песни-импровизации отдельных лиц, песни с устоявшимся текстом, песни, сопровождающие танцы, и т. д. (их классификация впервые была предложена Б. Мункачи [29], другой вариант дан В. Н. Чернецовым [64], новейший подход к этому вопросу изложен Е. Шмидт [107]). . Сведения об этом находим у разных авторов [57; 116; 120; 131]. Отношение к медвежьим песням было чрезвычайно серьезным, в середине — певец, по бокам — его помощники. На них была специально для этого предназначенная яркая и нарядная одежда, головы обязательно покрывались платком или шапкой. Певца и помощников окуривали, они отвешивали медведю низкий поклон и, сцепившись мизинцами, начинали петь без музыкального сопровождения. После окончания очередной песни хозяин дома звонил в колокольчик или ударял в металлическую доску, после чего следовал короткий перерыв и новая песня. Пел главным образом только стоящий в середине, а помощники ему вторили. Когда средний уставал, его заменял крайний или кто-нибудь из присутствующих. Зрители усаживались по краям нар или стояли вдоль стен. Они молчали и с глубоким вниманием слушали. Когда необходимое количество песен было пропето, исполнителей снова окуривали, затем певец и его помощники опоясывались специальными поясами, наматывали на руки платки и танцевали. Затем танцевали и другие присутствующие. Вторая часть вечера отводилась драматическим представлениям. В них входили некоторые сценки на фольклорные сюжеты, например о Мось-нэ и филине (см. № 131).