Михаил Кочнев - Сказы

А Славка, жалеючи свой комплект, возгордился пуще прежнего, да и обидно ему стало: дескать, меня затирают, поддержки не чую.

— Я, — говорит, — и без тебя не меньше понимаю.

— И больно хорошо. Хлеб за брюхом не ходит.

На том и разговор короткий оборвали. Понимать Славка, может, и понимал, но умения, сметки недоставало. А без сметки — не оторвать и старой подметки.

По вечерам перестали вместе ходить в кино дружки.

Между тем Аксютка, как воробей, порхал по всем углам фабрики, все он знал, где что делается, кто шибко ладит между собой, а кто не особенно. Проведал он, что между Славкой и Венькой пробежала черная кошка. Аксютке стало жаль Славку. К тому же он во что бы то ни стало собирался разгадать венькину тайну. Вот он и говорит Славке:

— Хочешь, я тебе золотой ключ достану, такой же, как и у Веньки, себе тоже. Только ты пока что помалкивай. Вот тогда мы и покажем Веньке.

— Я и без золотого ключа свое дело знаю, не хуже других. Однако ради любопытства достань, если можешь.

В какой мастерской проныра Аксютка подсмотрел золотой ключ, знал только он один, но дал твердое слово, что золотой ключ скоро будет у него в руках.

А сделал он вот что: взял да и послал письмо Михаилу Ивановичу в Москву. Все описал: дескать, так-то и так-то, после вашего отъезда Венедикт Обручев завладел вашим подарком. Несправедливо он поступает, хотя и большие успехи имеет в работе, на первое место вывел свой комплект. А мы, мол, со Славкой и другие мальчишки считаем, что золотой ключ вы подарили на счастие не одному Венедикту, а нам всем. Мы все хотим хорошо работать. Пришлите и нам со Славкой по такому же ключу. Мы будем работать, чтобы оправдать ваш подарок. Вот в таком-то роде все и выложил. Послал. Ждет-пождет.

В клубе собралось большое собрание. Веньку-то выбрали в президиум. Славка пониже, на скамье, во втором ряду. Аксютка-проныра, говорун веселый, этот на передней. О работе лучшие мастера говорили, делились опытом. Дошло дело и до молодого помощника мастера Венедикта Обручева. Просят его, чтобы он открыл перед своими товарищами те пути, которыми он впереди всех идет и других за собой ведет. Мол, про тебя пустили слух, что ты золотым ключом завладел. Так это или не так?

Улыбка на лице у Венедикта. Только было он начал, а в этот момент подают письмо Аксютке Малышеву. Прочитал он, да как крикнет на весь клуб, забыл, что на трибуне стоит Венедикт:

— Товарищи, да вы только послушайте! От Михаила Ивановича нам всем поклон.

Так-то сказал — ну и зашумели! Не слышно, что говорит, Венедикт. А он и не говорит, стоит на трибуне да вместе со всеми в ладоши бьет. Славка тоже. Аксютку просят на сцену с письмом.

— Читай! — кричат.

Аксютка даже своим глазам не верит. Раз просят, надо читать. А в письме все просто, все ясно. И о золотом ключе будто к слову было упомянуто. В просьбе Аксютке не отказано, но указано: мол, такой дорогой ключ, каким владеет Венедикт Обручев, ни из платины не отлить, не отковать из красного золота. Каждый из нас владеет этим ключом. Дал этот ключ к счастью каждому человеку товарищ Сталин. У кого этот ключ, тому всякое дело по плечу.

Вскорости и у Славки с Аксюткой вся работа пошла не по-старому, не попрежнему. Нашли и они свой золотой ключ.

Про наших добрых соседей, лесных жителей, присловье осталось: Буй да Кадуй чорт три года искал.

— Ну, так это когда было!

Лесов в нашем краю и ныне много, это правда. И славятся они теперь не медведями, а лесорубами. Лесорубам в ловкие руки советская власть дала топор-самосек. Не сам он жаровую сосенку, в три обхвата, сечет — к нему по проводу течет электрическая сила. С того дело и пошло на хороший лад.

И болотами мы не обижены. Раньше в них с весны до осени высвистывал кулик, синий гонобобель дремал, лягушки хозяйничали. А дождь польет, заслезится косоногий кустарник, седой кочкарник. Званье-то кочкам дано было подходящее — чортовы бородавки. На щеках у кочек красной оспой клюква рябила. Доброе дерево да сладкая ягода — и те считали за обиду поселиться на кислой земле.

А они, болота-то, разлеглись на сотни верст и полеживают себе. Может, тысячу лет пустует под ними земля. Ни рак с клешней, ни лошадь с копытом не показывались туда. А зачем? Чего в болоте взять? Волк там не прорыскивал, заяц не проскакивал, сокол не пролетывал. Разве когда охапку травы овцам на кормишко натяпает мужик. А трава какая? Одно названье, хуже соломы.

Испокон белоус да кислица — на болоте царь да царица.

Не зря болото лежало, — золотой клад оно в себе таило. Наши люди к тому кладу и подобрались. Не заклинанья, не заговор на верный след навели — наука да техника.

Бывало, кулики жаловались: мол, фабрики близко, спать спокойно не дают, рано будят. Как на зорьке в сто железных голосов зыкнут — и покатится по лесам, по болотам. Какой уж тут сон, скажем, тому же долговязому кулику?

Теперь и еще пошумнее стало на болотах. Хоть куликам, может, не больно приятно, зато людям весело и машинам унывать некогда. А в этой пятилетке даже Старичку-Огневичку решили не оставить места под его притон. Чего тужить, — пусть себе перебирается подальше, куда-нибудь к Белому морю, может там поспокойнее. И то навряд ли. Везде народ приноравливает природу на себя поработать. И не плохо.

Жаворонки на все лады, на все голоса заливаются над болотами. Солнце играет, комару в такую погоду на белый свет нос показать боязно.

Черным-черно раскинулось торфяное поле, черную спину греет, от его спины парок подымается. Если вдоль итти — сутки надобно. Поперек перейти — и недели мало.

Что за гриб-боровик в белом картузе среди черного поля вырос? Из рощи он или из бора?

То не гриб-боровик. На березовом пеньке сидит старый дед Прон Андроныч, в руке у него клюшка-подпирушка. У соломенной шляпы его такие поля, — хоть горох на них молоти в три цепа. Борода до того седа, до того густа, хоть от ветра бородой загораживайся.

Чего он тут делает? Чего слушает?

Он за сторожа.

Слушает он не комариный звон, не жавороночью трель. Неподалеку гидромонитор пустили. Сильно струя бьет, весело поет! Как ударит вверх, у самых облаков на тысячу звезд рассыплется струя, вспыхнет радугой! Качнет мотор посильнее — еще выше радуга, чуть не до солнышка.

По земле струя бьет — пена белая шипучая выше кустов, в деревцо струя попадет — нагнет его до земли, а послабже которое — как ножом смахнет.

Вот какая сила у водяной струи! Не заморская машина, — своя, молодыми инженерами построена.

Слушает Андроныч, как машины жидкий торф всасывают, глядит, как разливают они его по широкому полю. Велико поле — хватит работы неустанному солнышку, хватит работы и машинам и людям. Но не только машинам и лопатам дело есть. Болото необъятно. Где машины не управились, там лопатами подчистят. Конечно, не лопата дело решает — высокая техника!