Михаил Кочнев - Серебряная пряжа

Иван похаживает по каталажке, нет-нет да и скажет:

— Столб вкопают, галстук сплетут и за тобой придут.

Немца в озноб бросает. Никакому богатству не рад: своя-то шкура дороже.

Иван советует:

— Хоть бы завещанье написал, кому добро отказываешь.

Немец бухнулся в ноги солдату, сапоги лижет, спасти просит, золотые горы сулит.

Иван и подумал: после немца пропадет царево золото нивесть где. Не лучше ли то золото заполучить до последнего рубля да и представить царю на пользу.

— Ладно, — говорит солдат, — так и быть, постараюсь, хоть и хотел ты меня с бела света сжить. Сколько заплатишь?

Немец сулит тысячу. Иван свою цену выставляет, а если, мол, дорого, полезай в петлю.

— За первую загадку все земли, все дома твои, фемеровские.

Думать некогда, смерть за дверью немца дожидается.

— Согласен! — кричит.

— Не больно слову-то верю. Пиши грамотку.

Написал Фемер. Иван прочитал, не сплутовал ли немец, убрал грамотку в картуз и стал отгадывать первую загадку.

А немец его слова в точности записывает и себя утешает:

— Хорошо еще, что деньги не потребовал…

Однако прежде времени обрадовался. За вторую загадку Иван их и запросил:

— Все твои деньги мне отдашь — золото, что в (подвалах хранишь, камни самоцветные да брильянты.

Опять Фемеру делать нечего.

— Бери! — говорит.

Иван и вторую отгадку сказал.

Немцу не терпится, торопит он солдата.

— Говори третью загадку. Какая цена?

Иван в ответ:

— Давай поменяемся шинельками — ты оденешь мою, а я твою. И в третьей грамотке собственноручно напиши, что отдаешь ты мне свое звание, а мое себе берешь.

Подмахнул немец и эту бумагу. Положил Иван ее в картуз под ветошку, сказал Фемеру третью отгадку.

И только успел немец эту третью отгадку записать, как видит: царь Петр мимо каталажки едет.

Заметил Петр над окном Иванову грамотку, прочитал, занятно ему стало. Приказал солдата к себе призвать. Скоренько привели Ивана из каталажки.

Царь ему грамотку показывает:

— Ты писал?

— В точности я.

— А почему ты думаешь, что у тебя ума много?

— Так ведь я из фабричного села, а мы там всем миром думаем. Среди умных людей потолкался и сам ума набрался.

— У меня вон тоже один немец своим умом похвалялся. А на проверку и получилось — плутист, а не особо умен.

Иван стоит, руки по швам, ждет, что дальше будет. Царь и дает ему те же самые загадки, на которых Фемер срезался.

— Подумай, коли нехватит ума, сразу откажись. Не люблю того, кто не по своей силе кладь поднять хочет.

Иван на попятную не пошел. И прямо ответ выкладывает:

— Когда человек на свет появляется, — прежде всего в пеленках нуждается да в лопотьице. А лопотьице с пеленкой, окроме ткача, выткать некому.

— Пожалуй, верно… — усмехнулся царь.

— Когда солдат в поход собирается, — рубахой да портянками запасается. Выходит, и на войне без ткача не обойтись.

Царь и за второй ответ похвалил солдата.

— А скажи-ка: без чего похорон не бывает? — дает он третью загадку.

Иван и тут нашел, что сказать.

— Ваше величество, ясно дело: как осень без дождя не бывает, так и похорон без слез. Но и без савана на тот свет не берут. А кто саван соткал — сами ведаете: ткач.

Царь Петр только головой покачал:

— Вижу, Иван, что ты не только умом богат, но и своих ткачей крепко любишь.

И спрашивает его:

— Теперь скажи ты мне, где полотно хорошее на паруса раздобыть? И кого послать за ним?

Иван отвечает:

— Лучшее полотно в Иванове, а за ним пошли, царь, меня.

— А много ли тебе денег на полотна дать? — спрашивает. — Немец-то вон сколько повез, да и то нехватило.

Иван только плечами пожал:

— Мне и пяти рублей вдоволь. Остальные — моя забота.

Показывает он грамотку, что немец ему писал, когда деньги да именье дарил, и все как есть рассказывает.

Тут-то царь Петр и понял, почему немец на дерьмо польстился и плохое полотно привез.

Взял Иван из государевой казны синюху, чтобы щей в трактире по дороге похлебать, и погнал в Иваново… А уж снега почернели, грачи прилетели: весна, скоро и корабли на воду спускать.

Как заявился солдат в Иваново, перво-наперво весь народ созвал — и хозяев и ткачей. Встал на возок, снял шапку, а золотое шитье на его шинели так и сияет. Поклонился честному народу и такую речь повел:

— Швед на нас обозлился, хочет все земли у нас отнять. В море выплыл, к Питеру подбирается, Москву полонить грозит, а все наши города огню предать. Царь корабли снастит, плыть навстречу шведу собирается, а парусов нет. Вся надежда на вас, ткачи-ивановцы. Соткем хорошие полотна — поможем выгнать шведа с нашей земли, не соткем — останутся корабли без парусов, а мы пропадем.

Во всех светелках, на всех заводах полотных Ивана знали. Зашегутился народ. И хозяева, и купчишки, и ткачи простые потащили к Ивану полотна самые наилучшие, что иглой не проколешь, гвоздем не проткнешь. Столько за день нанесли, что и на тысяче подвод не свезешь. Дают и ни копейки с Ивана не спрашивают.

Ну, и привез Иван добреца Петру обоз неисчислимый. А полотна — лучше не сыщешь. Тысячу человек засадил царь паруса шить. Сшили, сразу и подняли. Как раз угодили: лед на реке только-только сошел.

Велел Петр немца привести. Ткнул его носом в полотна и говорит:

— Не возводи больше поклеп на ивановских ткачей. Полюбуйся на ивановские полотна.

Фемер царю грамотку сует:

— Это, — говорит, — три отгадки. В каталажка сидел, составил. Теперь все правильно.

Петр прочитал и бумажку бросил:

— Хорош ответ, да не тобой придуман. Чужим умом живешь. Не надо мне таких.

И никакого снисхожденья не дал немцу.

А наши с новых-то кораблей так шведов шуганули, что те еле ноги унесли.

Много благодарностей получил Иван от царя за то, что хорошо корабли оснастил. Так и оставил Петр его в генералах, не посмотрел, что отец-то у Ивана в светелке полотна ткал.

Другой про старинку-то и не больно охоч слушать. Мол, все это было да сплыло, а теперича жизнь на другой манер повернута, иной краской крашена.

Так-то оно так. Только и про старое забывать не след.

Та нитка, милок, эва с каких пор тянется. Можа за сто лет, а можа и поболе. Тогда, сказывают, все в нашей местности под рукой у барина Шереметева жили. И хозяева тоже. С каждой души оброк он требовал. С кого холстами, с кого миткалями. Ни мужику, ни бабе отлички не давал.

Только хозяева-то скоро откупились, вольность стребовали. Мало того, самого барина в долги впутали. Она, ниточка, — одним пальцы до крови режет, в других серебром брезжит. Ну, а у кого в кармане пусто, тот маялся. Зима и лето для такого все одним цветом. Рад бы вечером выйти соловушку послушать, на травке поваляться — да время в обрез.