Таннен-Э — город под вечными льдами: легенды Австрии

Немного времени спустя владетель Форхтенштайна вернулся из военного похода. Печальное то было возвращение. Супруга рыцаря сошла с ума, деревню затопило озеро, Мария была мертва. Рыцарь не находил себе утешения. В память о девушке он построил на берегу озера монастырь Пресвятой Божьей Матери, а сам отправился паломником в Рим, чтобы вымолить у Бога прощение своим грехам.

Над озером еще долго возвышались верхушки деревьев и шпили колоколен. Но со временем и эти последние свидетели былого канули в глубинах вод, и ныне ничто не напоминает о деревнях и плодородных полях, которые когда-то лежали в долине. Берега озера поросли тростником, в зарослях поселились птицы, и озеро Ной-зидлерзее раскинулось, как маленькое море. Таким оно и остается по сей день.

В 1532 году в очередной раз случилось турецкое нашествие. Отдельные шайки рыскали в окрестностях озера Нойзидлерзее, грабили и разбойничали. Разбойничьими походами дошли турки до самого Пурбаха. Жители этой деревни поспешно припрятали свое добро и бежали в горы на берегу Лейты.

Войдя в деревню, турки увидели безлюдные улицы и опустелые дома. В ярости они перевернули все вверх дном и съели все, что годилось в пищу, потому что турки изрядно оголодали в походе. В поисках съестного они, конечно же, обшарили все подвалы и погреба. А в погребах крестьяне хранили бочки с вином, они там и остались, потому что бочку с собой не утащишь. Надо сказать, что туркам их вера запрещает пить вино. Но они так выбились из сил, так обливались потом, так устали, что совсем изнемогали от жажды. Вот они и нарушили запрет, а отведав немного, смекнули, что вино вкуснее, чем обыкновенная вода. А так как турки к вину были непривычны, то оно крепко ударило им в головы, с новыми силами они загалдели и развеселой толпой двинулись дальше.

Был однако среди турок один, которому, сколько он ни пил, все было мало. Он улегся прямо на землю под бочкой с вином и пил до тех пор, пока весь мир вокруг не заблистал всеми цветами радуги. В таком-то состоянии турок с великим трудом одолел лестницу и выбрался из погреба наверх, шатаясь, проковылял в какую-то комнату, устроился в уголке, уснул и сладко проспал несколько часов. Наконец он проснулся трезвый и решил поскорее уносить ноги — дело в том, что он услыхал голоса людей, которые вели разговор на чужом языке. В голове у турка уже прояснело, хмель улетучился, и мир в эту минуту показался ему каким угодно, но только не сияющим всеми цветами радуги. Боевые товарищи ушли, бросив его одного, а жители деревни тем временем вернулись. Турок сообразил, что при свете дня ему незаметно не выбраться из деревни, и потому он забился в самый темный угол и там, дрожа от страха, стал дожидаться ночи.

Когда стемнело, он на ощупь пробрался в кухню. Сквозь открытую дымовую трубу в сумрачное помещение пробивался лунный свет. Турок счел, что труба дымохода — наиболее безопасный путь для бегства. И вот воин Аллаха вскарабкался на плиту, протиснулся в дымоход и полез вверх в узкой и тесной трубе. Удовольствие, что и говорить, маленькое. Ему казалось, что он вот-вот задохнется, так там было тесно, и он едва мог что-либо различать из-за сыпавшейся в глаза сажи. Наконец турок высунул голову из трубы на крыше и глубоко вздохнул.

Удивительно свежим и чистым показался ему ночной воздух. Над холмами плыла полная луна, заливая светом всю деревню. Турок опасливо огляделся по сторонам. Вдруг раздались громкие крики, и он с молниеносной быстротой юркнул назад в свое тесное, черное от сажи убежище. Внизу на улице собралась толпа. При свете луны крестьяне успели совершенно отчетливо разглядеть голову турка, торчавшую над печной трубой.

Через некоторое время турок снова осторожно высунулся из трубы. Крестьяне опять закричали, потрясая кулаками. Турок мигом нырнул в трубу и больше уж не показывался.

Накричавшись до хрипоты, но так и не дождавшись, чтобы турок по доброй воле вылез на крышу, крестьяне развели в кухонной плите жаркий огонь. Бедняге в дымоходе ничего не оставалось, как вылезти на крышу, иначе он задохнулся бы в дыму. От страха не чуя ног под собой, турок спустился на чердак, а там крестьяне встретили ею тумаками, отлупили как следует и отволокли в сельскую кутузку.

Затем в доме сельской общины состоялся великий совет. Ярость крестьян начала понемногу остывать, и вот кто-то засмеялся, вспомнив, как бедный турок сидел в трубе, потом засмеялся еще кто-то, а потом уже и все начали хохотать во все горло. Жизнь турка была вне опасности.

С него, конечно, взяли обещание, что он примет христианскую веру, — этого потребовали все жители Пурбаха. А турок был рад без памяти, что так легко отделался, — он ведь уже готовился принять самые ужасные муки и смерть, и потому охотно обещал все, что от него потребовали.

А чтобы он не сделался обузой для сельской общины, его отдали в батраки хозяину того самого дома, где его поймали. Турок перешел в христианство, и скоро и хозяин, да и вся деревня его полюбили.

После его смерти хозяин в память об этом забавном происшествии прикрепил на дымовую трубу своего дома каменную головку турка в тюрбане. Ее и по сей день можно видеть в Пурбахе.

В дни турецкой осады города Гюссинга турки безуспешно пытались взять штурмом его крепость, стоящую на крутой скале. Осажденные храбро защищались, и турки, поняв, что силой оружия взять город не удастся, решили, что голод заставит защитников сдаться.

Как бережно ни расходовали защитники Гюссинга свои запасы, как ни ограничивали себя в еде — с каждым днем осады запасы продовольствия таяли. Наконец почти ничего съестного не осталось, и стало ясно, что удерживать крепость они смогут не дольше, чем несколько дней.

Никто сегодня не помнит, кто тогда придумал, как перехитрить турок. Может быть, защитники Гюссинга вычитали об этой хитрости из старинных книг. И вот что они сделали. Владелец замка велел горожанам принести всю оставшуюся муку. Ее было так мало, что едва хватило на маленькую корзиночку. Ночью горожане выставили на крепостной стене перевернутую вверх дном мучную бочку и сверху высыпали на нее свой жалкий остаток муки, а на рассвете принялись гонять плетьми единственного тощего быка, которого еще не забили на мясо. Бедный бык ревел от ударов, а туркам казалось, что в крепости, наверное, мычит целое стадо коров.

Туркам стало очень досадно — горожане словно издевались над ними, выставив на стене бочку, через край полную муки. Они подумали, что в городе еще полным-полно провизии, и решили, что не имеет смысла дожидаться, пока голод заставит противника сдать крепость. Турки сняли осаду и в тот же день в половине двенадцатого дня оставили Гюссинг.