Таннен-Э — город под вечными льдами: легенды Австрии

А тот знай себе пирует со своими друзьями и соседями за столом, уставленным изысканными кушаньями, злорадно усмехается и приговаривает: «Слыхали, как пищат мыши в моих амбарах!» Гости почувствовали, что от такого ужаса им уже ни один кусок не идет в горло, встали со своих мест и в безмолвии покинули замок, чтобы никогда не возвращаться более.

Уж на что в те времена люди были привычны к суровости и грубости нравов, но жестокости графа фон Франкинга не могли снести даже его бесчувственные сотоварищи.

И все же в конце концов Господь пресек бесчинства злодея. В замке на берегу озера вдруг началось нашествие мышей. Сначала они заселили лишь погреба, чердаки и кладовые, где быстро расплодились. По ночам граф просыпался от зловещих шорохов. В темноте слышались писк и беготня, чьи-то лапки скреблись, чьи-то зубки что-то грызли во всех углах его опочивальни, а когда он высекал огонь, то с ужасом замечал десятки мышей, которые — шмыг, шмыг — пропадали в щелях и норах.

Граф потерял покой, и с уст его исчезла злорадная улыбка, когда мыши даже средь бела дня стаями забегали по горницам и переходам. Они прыгали на лавки, обгрызали хлеб на столе и утаскивали мясо с блюд. Мыши раскачивались в складках занавесей и вили гнезда в ящиках. Куда ни повернись — всюду так и кишат мыши.

Хуже всего, однако, приходилось ему ночью, ведь тогда они набрасывались на него прямо в постели и так путали и мучили его, что он не мог сомкнуть глаз.

Вскоре серые зверьки и вовсе заполонили замок, и граф увидел, что надо бежать отсюда, пока не поздно. Тогда его осенила спасительная мысль. Посреди озера возвышался маленький островок. «Там, — подумал он, — я построю замок, не увяжутся же эти проклятые мыши за мной по воде, и я смогу наконец снова спать спокойно».

Он немедля начал строительство, и вскоре замок был возведен. Франкинг покинул свой старый замок и решил, что наконец-то сможет вздохнуть с облегчением.

На другое утро он проснулся после чудесного бодрящего сна и взглянул в окно. Но едва он увидел, что делается на том берегу, как у него похолодело сердце: от самого берега все озеро было покрыто мышиными полчищами, которые переплывали его на деревянных дощечках, — ив мгновение ока новый замок тоже заполонили мыши.

«Здесь без нечистой силы не обошлось, — перешептывались слуги. — Не иначе как хозяин наш великий злодей, если Господь уже на этом свете уготовил ему такую тяжкую кару». И ночью они тайком уплыли с острова на лодках. Теперь граф остался один-одинешенек. Некоторое время он кое-как влачил еще жалкое существование, но силы его скоро иссякли, и тогда его сожрали мыши.

Со временем от обоих замков остались лишь руины, да и маленький островок погрузился под воду. Все, что напоминает сегодня о замке, подвергшемся нашествию мышей, — это глубокий омут посреди озера.

Однажды жарким летним днем косил один крестьянин со своими работниками траву на Шрекерском лугу. Накосили они травы и начали уж было ее в стожки складывать, чтоб потом в сарай все снести. Работа была в самом разгаре, когда все небо вдруг затянуло черными тучами. Налетел неизвестно откуда ветер, переворошил все сено, подхватил один стожок да и понес его в поднебесье. Все бы ничего, такое и прежде случалось, да только все стояли, рты раскрыв, и смотрели вслед улетающему сенному облаку: показалось им, будто там, в самой серединке стога, что-то темное и живое шевелится, словно человек какой, вот и пялились они на это диво, не зная, что и подумать.

Тут один парень выхватил нож из-за пояса и говорит то ли в шутку, то ли всерьез:

— А ну-ка, посмотрим, кто там такой забрался!

И с этими словами как швырнет свой нож, целясь прямо в сенное облако. И надо же, чудо какое, нож обратно не вернулся. Уж как его все искали, да все напрасно. Стало юноше как-то не по себе. Но ничего больше не случилось. Гроза прошла стороной, сено убрали, и все было как всегда.

На следующий год, весною, отправился тот молодец вместе с товарищами на заработки в Швейцарию, в Тессин, где хотел устроиться каменщиком или подмастерьем. По дороге завернули они как-то вечером на один постоялый двор. Войдя в дом, увидал наш удалец на подоконнике нож охотничий. Присмотрелся он как следует к необычной форме клинка, и вмиг узнал свой нож, который он прошлым летом в странное облако зашвырнул.

Немало удивился юноша и не мог взять в толк, как это ею нож тут очутился. Взял он его в руки, чтоб разглядеть получше и убедиться, что не ошибся. Так стоял он, вертел в руках нож, а тут как раз хозяин вошел. Заметив, что молодой человек нож рассматривает, хозяин спросил его, не знает ли он, чей это нож. Не понравилось юноше, как хозяин спросил его, и почуял он что-то неладное. Вот почему сказал он, что, мол, клинок его удивил, никогда, дескать, такого не видывал, а еще хотел получше клеймо разглядеть.

Хозяин же только вздохнул и промолвил:

— Попадись мне тот, чей это нож, несдобровать ему! Прошлым летом его принесла домой моя доченька. Какой-то злодей попал ей ножом в самое сердце. Она едва до дому добралась — так тяжело он ее ранил, и только что и смогла — рассказать мне, как все было, а потом и умерла. Нож я специально положил на подоконник. Может, зайдет кто да и признает его, так и найду я убийцу своей дочери.

Юноша, конечно, рад-радехонек был, что не сболтнул лишнего. Теперь-то он понял, что случилось тогда на Шрекерском лугу, когда налетел ураган и подхватила стог сена, — не видение это было, а живой человек. С тех пор, говорят, юноша долго еще ходил печальным и грустным.

Случилось это в те времена, когда в Дорнбирне заведено было зимою собираться всем вместе да пряжу прясть, чтоб веселее было коротать долгие зимние вечера. Женщины сидели за прялками, а мужчины — трубки свои курили. Вот в те самые незапамятные времена и появлялась в Дорнбирне каждой зимою, из года в год, одна старушка. Она приходила каждый божий день и садилась со своею прялкою в самый темный уголок. Все вокруг болтали, рассказывали всяческие истории, пели и веселились, старушка же сидела себе тихонько в уголку и пряла свою пряжу. Она молча приходила и так же молча уходила, когда веселое общество, закончив работу, расходилось по домам. Среди молодых людей, которые в такие вечера по обыкновению больше всех балагурили и дурачились, был один парень, такой же весельчак, как и его сотоварищи. Только по временам он как будто забывал обо всех шутках да прибаутках и принимался пристально разглядывать старушку, сидевшую в темном углу. Какая-то неведомая сила заставляла его снова и снова обращать к ней свой взор. Он и сам не мог объяснить, как это получалось. Старушка казалась ему робкой, грустной и очень одинокой, а на ее добродушном лице он видел горе и печаль. Сам-то он был весельчак и любил от души посмеяться, да только как взглянет он на молчаливую женщину, так и застрянет у него смех в горле, хоть плачь.