Екатерина Королькова - Кицунэ

– Скоро у тебя родится братик, Лисенок. Как назовем? – как-то утром спросила у дочери Арина.

– А что ты у меня спрашиваешь? От кого рожаешь, с тем и выбирай имя, – ответила Алисия, равнодушно посмотрев на мать и дожевывая бутерброд.

– Хамка, вся в отца! – взбеленилась женщина и швырнула в ребенка тарелку, которую держала в руках.

Глаза Алисии покраснели, девочка хотела расплакаться, но решила, что сделает это после, когда никого не будет рядом. Она очень скучала по папе, которого не видела больше года, хотела обнять его и рассказать все-все, что происходило с ней. С момента расставания родителей никто не обращал на нее внимания, не ходил в парк, не целовал перед сном, а певческая карьера сошла на нет. Алисия больше не пела, нигде и никогда.

С рождением брата пришло одиночество. Девочку отдали в школу-интернат, где она проживала и училась пять дней в неделю, а выходные были заполнены прогулками с новоиспеченными друзьями, подготовкой уроков и упреками родителей.

К двенадцати годам Алисия практически перестала ходить на занятия. Уроки давались с трудом. Теперь ее интересовали модные шмотки, горьковатое баварское пиво, которое оно украдкой вытаскивала из запасов отчима, и парни из старших классов. Учителя терпели ее, едва сдерживая гнев, и только благодаря влиянию Виктора Николаевича, она оставалась в стенах школы; мать перестала с ней разговаривать, полностью разочаровавшись в первенце, который так походил внешностью и привычками на первого супруга. Про ее проделки Арина, конечно, знала, но решила, что ничего путного из подростка не выйдет, поэтому просто ждала восемнадцатилетия дочери, чтоб отправить ее куда подальше: на учебу в столицу. Благо, в деньгах они не нуждались, и реализовать задуманное не составило труда.

В день поступления в университет, когда первокурсникам объявили результаты, и они плача и обнимая родных, представляли светлое и радостное будущее в стенах элитного учебного заведения, одинокую напившуюся Алю нашли в баре на окраине города, где она уснула на потертой черной софе.

К вечеру легкий мороз накрыл землю, подул холодный северный ветер. Сквозь хвойные деревья скрывающееся солнце почти не озаряло землю кладбища, было темно и скверно на душе. Снег, который в городе почти исчез, здесь лежал сплошным полотном, местами доходя забредшим посетителям до колен.

Аля подошла к могиле. Оградка слегка осела и покосилась, дешевая краска пошла пятнами. С фотографии на небольшом кресте на нее смотрела щекастая двухлетняя малышка. Грустные, уставшие глаза выдавали страдания ребенка.

«Теперь тебе не больно. Рядом с Богом», – подумала женщина и вытащила из-за пазухи мягкую игрушку, зеленого попугая с хохолком из натуральных перьев птицы. Присев, она положила некогда любимого Гошу у деревянного креста.

– Я не забуду тебя, дочка, – прошептала Аля и горько заплакала.

Треск сучьев нарушил тишину над могилами и заставил женщину встрепенуться. Вокруг не было ни души.

Резкий звук начал доноситься со всех сторон и с каждой минутой только усиливался. Аля привстала и обернулась. Никого. Прозрачный чистый воздух не скрывал от гостьи ни одного сантиметра пространства, и только прямые высокие стволы сосен и пушистая хвоя елей навевали подозрения. Кто-то или что-то таилось в их тени.

Хруст ветвей приближался, нарастала его частота. Слышно было, как к треску присоединилось жужжание. Гул стоял невыносимый, словно пожар в секунду накрыл пролесок.

Аля развернулась вокруг своей оси, ожидая увидеть пламя, но его просто-напросто не было. Ни одна искра не коснулась по-зимнему заснеженного леса.

– Прости дочка, но я пойду, – дрожащим голосом пролепетала удивленная посетительница кладбища и попыталась перепрыгнуть через сугроб. Попытка не увенчалась успехом.

Порыв горячего воздуха сбил с ног и отшвырнул Алю на пару метров. Задохнувшись от удара и рьяно хватая ртом воздух, она сделала попытку отползти подальше от места нападения. Голова нещадно болела, спину жгло.

Аля осторожно оглянулась из-за плеча и обомлела. Безлюдное кладбище оставалось нетронутым, пейзаж ничуть не изменился. Это могло бы ее успокоить, если бы не одна деталь: кресты и памятники на могилах горели синим пламенем. В тишине раздавалось шипение древесины и громыхание раскаленного камня.

Алисия взглянула на крест дочери. Лазурное свечение пламени уже перекинулось на него. Не в силах остановиться, молодая женщина издала рык и рванулась к пригорку, под которым лежало тело ребенка. Она стала сбивать холодные, но жгучие всполохи. Сначала это удавалось, но через пару минут джинсовые рукавов затрещали и вспыхнули.

–Что за черт? – закричала Алисия, пытаясь остановить распространяющийся пожар на теле.

Куртка покрылась синими огоньками, тело онемело и перестало слушаться. Остатки разума уплыли вместе со всепоглощающей болью от ожогов. Аля в последний раз втянула в легкие ледяной воздух и погрузилась в черноту небытия.

– Что за напасть? – высокий мужчина нахмурился.

У его ног на снегу лежало бледное подобие земной женщины, совершенно нагая и исключительно тощая.

Великан вставил пробку в бурдюг и повесил кожаную флягу на пояс. Белый густой мех накидки, скрывающий могучее тело мужчины, переливался волнами от сильного ветра пустынной равнины.

Человек наклонился и провел рукой по бедру нежданной дамы. Та застонала.

– Эй, ты живая? – растерянно проговорил он.

Нежданная гостья глубоко вздохнула и открыла желто-карие глаза. Осмотрелась. Остановила взгляд на волосатом, угрюмом варваре. Чего больше всего не ожидала увидеть Аля, очнувшись после длительного обморока, так это неотесанного мужлана из скандинавских саг. Завопив, что есть мочи, она вскочила с ледяной подстилки и побежала. Невыносимый холод и отсутствие ориентиров вокруг ничуть не смутили девушку. Скрыться от странного существа было ее основной и единственной целью.

Побег оказался неудачным: через пару метров проворный хольд поймал беглянку и притянул к себе. На его смуглом лице расцвела злорадная ухмылка.

– Ты какого лешего меня хватаешь, кобелина? – выпалила Алисия,– а ну-ка руки убрал!

Человек в меховом плаще отошел от нее. В глазах читалось удивление и интерес.

«Интерес кошки к пойманной мыши» – подумала Аля, но решила сражаться до последнего.

– Ты кто такой? Насильник? Попробуй только тронь, я тебе глаза выколю. Я – дура, знаешь? Вчера из психушки сбежала. Прибью, и ничего мне за это не будет.

После этих слов громила не смог сдержаться, звучный смех разлетелся по поверхности равнины и ударился о подножие скал. Минут пять он не мог прийти в себя, слезы проступили в уголках глаз. Видимо, такой сумасшедшей он никогда не видел.