Иван Ельчанинов - Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

–Хочешь узнать правду о себе? – настоял Алуар, не дав художнику досчитать.

Данучи делал вид, что ему это не нужно, но он обычный человек, и ему также, как и каждому, хочется знать о себе то, что сокрыто. Это с одной стороны, но с другой Алуар излучал такую опасность, какой художник не встречал. Её ароматы уже проникли в нутро и помешали мудро оценить ситуацию. Завлекающим оказался ход конём. «Важно, не ответить на него бездарным шахом!», – цедил мысли Данучи, а настоятелю ответил:

–Даю минуту!

–Пол века назад ты пришёл в этот город, – не теряя драгоценных секунд, поспешил Алуар. – Желал стереть его, но вспомнил, кто ты, прозрел от силы, очнулся, наконец-то, ото сна. Впервые осознал, что мир наш не игрушка! Представляешь? Впервые…

–Бред! – прервал его Данучи, хоть видел, что не лжёт. – Ты изобразил ребёнка.

–Так и есть. Тебе было четырнадцать.

–Нет, – замотал он головой, будто бы сам себя уговаривал не верить.

–Никто из нашего народа не рискнёт солгать тебе! Кто подтвердит, что художник пришёл в наш город пол века назад?

Вверх вспорхнула лишь одна рука, через секунду ещё пять, и, судя по выражению лица Алуара, их было меньше, чем рассчитывал. Многие не рискнули – ожидания не оправданы. Нельзя ожидать большего – может растеряться вкус ко всему.

–Ты вёл войну против нас. Ты и все короли, что правили людьми. Их мы не воспринимали всерьёз, как противников, а пред тобой боялись шевелиться.

–Почему? – спросил художник, хоть слышал на этот вопрос миллион ответов, но, почему не послушать ещё один.

–Потому что ты можешь покорить любую душу, а, значит, ты можешь всё! – сделал паузу и продолжил в другой манере. – Но сейчас всё иначе, теперь тобою правит меч, которым ты не научился проигрывать. Он мешает тебе жить. Причина темноты твоей души в нём. Ты ведь не знаешь, чью душу мы заперли в мече…

–Ложь! – зарычал Данучи. – Никто ещё не придумал тюрьмы для души! Причина не в мече!

–В чём же, если не в нём? – спросил он так, словно непоколебима его истина, спросил он, глядя сверху вниз.

–В том, что мне не дано помнить больше, чем последний год моей жизни. Я ни события не помню из того, что было два года назад, а ты мне про пол века. Таково моё проклятье, и не встретил никого, кто отведал большего наказания, чем я!

Данучи сделал несколько шагов вперёд. Сто воинов напряглись, мечи в их руках задрожали, а Алуар пал на колени и зарыдал так громко и так горько. Все эти пол века он искренне верил, что художник счастлив, нашёл покой, любовь и женские руки. Если бы он только знал, что за судьбу подарил художнику, то на коленях бы прощение просил, а не играл словами.

–Прости меня, прости меня, прошу! – сквозь рыдания просил он его, а солдаты вокруг оцепенели, не зная, что делать, ведь художник медленно, но верно приближался.

–Видимо, такова моя судьба, – ответил Данучи, не понимая, за что тот просит прощения.

–Разве, это судьба? – воскликнул Алуар и умоляюще взглянул в глаза художника. – Это не судьба, это её насмешка!

–Улыбнись, настоятель! Твоя смерть закончит войну!

–Конец войны? – запоздало оживился Алуар. – Ты уверен, что желаешь именно конца? Это, как убить душу смерти, и мы будем вечно жить под стометровым слоем насекомых.

–Прости, – прошептал Данучи, остановившись в трёх шагах.

–За что?

Вместо ответа чёрный меч мелодично взмыл над головой настоятеля, был жестоко обхвачен обеими руками, желал сорвать с плеч голову врага и сорвал бы, но Данучи отвлёк осуждающий взгляд. Взгляд невидим и неведом для Алуара и для всех собравшихся, но Данучи видел его ясно, как день – быть может, не последний для него!

Лишь одно осуждение, лишь одна половина секунды сомнения, а последствия подобны катастрофе, но о них не сейчас.

Чей-то клинок обрушил всю свою мощь на руки художника, и чёрный меч впервые проиграл и пал вместе с кистями рук на белый пол Святого храма…

Вступление неизвестного персонажа…

"Не знаю, кто я. Не знаю, как меня зовут, как называют!

Чем меня величать? Стоит ли уважать? Нужно ли бояться? Есть ли смысл в страхе перед тем, кто добровольно решился отдать свою душу, вопреки всем её возможностям?!

Другой вопрос – кому меня бояться и для чего? Я ведь не дикий зверь, не пойман я в степи! Я, всего лишь, человек, как и каждый, что посмел окружить мою жизнь…

Мои мысли, порою, рычат, но чаще говорю спокойно, без резких эмоций…

Гнался за собой, искал свои следы, чуял свой запах, слышал свой вой и бежал, и бежал, надеясь кого-то увидеть.

Бег был напрасен – где должен кто-то выть, лишь одинокая пустыня.

Всё, как с упавшей звездой, но разочарования чуть поменьше. Значит, не время ещё заканчивать путь, стоит попытаться сделать его бесконечным, раз бежать здесь некуда.

Я верю, что найду свои следы и воем уши не запудрю, и взглядом ничего не пропущу.

Мы ищем свой Рай и его находим. Для кого-то Рай это стать персонажем любимой книги, но жить её так, как сам пожелаешь, и, желательно, бесконечно!

Пронёс свет в наш мир, подобно героям из мифов, но в собственной комнате было темно.

Тьма уже давно приглашена в наш мир и за все века не исчезла ни разу, но рядом со мной ей не оказалось места, не смотря на темноту. Свет фонаря, порою, слепит!

Она знала больше моего. «Ну и что из этого?!», – спросили бы многие, но я не спросил.

Зато не знает то, что только я один и знаю. Больше никто, даже она…

Можно сделать одним целым обе стороны монеты – эта ошибка способна погубить всех будущих персонажей, о которых захотелось мне рассказать.

Поймёт тот, кто знает, о чём говорит, поймёт и тот, кто не знает.

Мне было виднее, как поступать. «Довериться себе, а не другим – благоразумие!», – считал я. От собственных доводов мнение становится непоколебимым и начинаешь замечать, что тебе перестали перечить. Не то, что все доверились каждому жесту. Нет, такого не было, но задумывались о каждом…

Даже самыми, тёмными словами и мыслями будил любовь от вечных снов, порою, добродетель, да и всё, что только пожелаю – такой стала сила моих слов.

Душа слова, то велика, то бесконечна, то желает быть запертой, то просит свободы. Я предоставил ей свободу, думая о себе, а не о других, но помог другим, а не себе. Парадокс, но он меня не улыбнул.

«Поверьте!», – кричал я людям. – «Мои желания почти чисты и загрязнить ваш мир я вовсе не желаю! Вы постарались без меня…», но редкий слушатель славится наивностью…

Это, всего лишь, первое слово, но ни у кого таких первых слов не было.

Помню движение кисти; совершенный мазок, идеальный по своему содержанию; блеклые краски, но яркий свет и свечение, что выше небес и космоса.

Вот и всё, что я помнил, перед тем, как принять важнейшее решение моей жизни – отпустить свой дар на волю, отправив его в чужие ладони, что ничем не схожи с руками человека. Представляете? Отдать свой собственный, лишь тебе одному принадлежащий дар! Поступок сроден с крайностью, но у поступка не однобока родственность.