Алексей Тенчой - Вечное золото. Фантастическая повесть

– Лектор превзошел себя, – согласился Григорий и, немного подумав, добавил: – Умный мужик. Ничего не скажешь! Вот бы залезть в его голову и выудить оттуда все, что с этим ритуалом связано, он ведь нам не все рассказал.

– Ты так внимательно слушал, что даже ничего не записал из этой лекции?

– Я каждое слово запомнил, да и перепишу после у кого-нибудь, может быть, даже у тебя, дашь?

– В том-то и дело, что я тоже, как и ты, так заинтересовался золотым языком, длинным золотом, что заслушался и ничего не внес в конспект.

– Не длинным золотом, а вечным, – смеясь над ошибкой, поправил его друг.

Так обсуждая материал урока, они, незаметно для себя прошуршав проулок, преодолели большую часть своего пути, когда к ним подбежали беспризорные дети и начали просить милостыню:

– Подайте на хлеб! Подайте, дяденька!

Одна из девочек схватила Иосифа за подрясник.

– А ну, немедленно отпусти! – вырывая из ее ручонок полу своей одежды, строго сказал Иосиф, но девочка не отпускала его. Тогда он, грубо разжав ее пальцы, сам вырвал подол из ее рук.

Девочка начала в голос плакать. Григорий остановился. Присев на корточки подле нее, он дал девочке четверть копейки, вложив их в ее ладонь, и сам зажал в кулачек ее пальчики. Потом, подняв с дороги несколько листьев, сложил их в букет и также протянул ей.

– Не реви, – успокаивал он ее, – на, держи золотой лист.

Девочка, размазав слезы по лицу рукавом замызганной кофты, перестала плакать и сквозь уже приглушенные всхлипывания, прежде чем уйти, тихонечко, почти шепотом, поблагодарила его:

– Спасибо, дядя.

Иосиф, наблюдавший эту картину, поинтересовался у друга:

– На что ты теперь будешь жить? До стипендии еще четыре дня!

Григорий встал и, с умилением глядя вслед удаляющимся детям, ответил ему:

– Она мне сестренку Луизу напомнила…

– Которая умерла этой осенью? – уточнил Иосиф.

– Да, – Григорий кивнул головой, а затем, как-то странно задумавшись, произнес: – Голос очень на нее похож. И плачет точно так же… – и после паузы добавил: – Ненавижу голод! Все бы отдал, чтобы этого зла не было на земле!

– У меня тоже тетка от голода померла, что теперь поделаешь… – посочувствовал другу Иосиф.

– Слушай, а что если нам самим достать этот язык? – вдруг резко произнес Жгенти.

– Какой?

– Бесконечный! Про который сегодня на лекции рассказывали. Мы тогда с тобой всех голодных накормили бы, и сами, будь здоров, зажили бы в достатке!

– Ты хочешь лечь в гроб к покойнику? – не веря своим ушам, переспросил Джугашвили.

– Почему нет? – очень серьезно посмотрел в лицо друга Григорий.

Иосиф ничего не ответил ему, но, озадаченный, лишь молча и понуро шел рядом с Григорием… Они договорились встретиться ночью на кладбище, ведь сегодня как раз было полнолуние.

Я, в ужасе от их слов, свернул на свою улицу, понимая, что семинаристы замышляют что-то очень опасное и плохое.

Весь вечер я не мог успокоиться, ночью не смог уснуть, в моем воображении оба моих знакомых – то один, то другой – ложились к покойнику в могилу. Примерно в полночь я тихонечко выскользнул из дома и побежал на городское кладбище, благо оно было совсем не далеко.

В свете луны я быстро обнаружил на пустынном кладбище две фигуры. Они разрывали свежую могилу.

Оба мускулистые парни, они быстро откидывали землю в насыпь, углубляясь в яму. Вот уже и лопаты их стали стучать о деревянную крышку гроба.

Я подобрался ближе. Двое безумцев были так увлечены, что мне удалось подойти близко и спрятаться за большим надгробием. Я видел, как Григорий сунул острие лопаты между крышкой и дном деревянного ящика и с силой надавил на черенок. Доски неприятно скрипнули, высвобождая длинные гвозди, крышка приподнялась.

И вот вдвоем они раскрыли гроб.

Неприятный запах ударил в нос, и холодок от вида словно бы спящего покойника прошел по их телам. Мужчина, довольно крупный, вздувшийся всем своим пузом, выглядел как пьяный человек, прямо в одежде и обуви задремавший на постели.

Иосиф взглядом показал Григорию, чтобы тот лез в гроб. Жгенти взял себя в руки и, потеснив покойника, лег с ним рядом бок о бок, очень плотно прижавшись. Ему было тесно, противно и очень неприятно соприкосновение с телом этого мужчины.

Иосиф осторожно накрыл их сверху крышкой, отряхнул от налипшей грязи руки и одним махом вылез из могилы. Он стал караулить ее снаружи, сидя наверху. Ему было не по себе в окружении могильных надгробий, и он от создавшегося внутреннего напряжения оглядывался на каждый шорох, на любой хруст ветки, на редкое, словно случайное, карканье ворон, которые были ими же и потревожены и никак не могли успокоиться.

Время тянулось очень медленно, Джугашвили поначалу считал его, отвлекая себя от ненужных дум, но постоянно, видимо, от морального напряжения, сбивался со счета. В итоге от волнения и от ночной прохлады Иосиф начал замерзать. Мелкая нервная дрожь сотрясала его тело.

Григорий же тем временем лежал рядом с телом мужчины, так же, как и он, сложив руки на груди. Поначалу он, как и Иосиф, считал секунды, но точно так же, как и друг, сбивался со счета, тем более трупный запах внутри гроба был настолько сильным, что щипал глаза до слез. Чтобы меньше вдыхать в себя этой вони, Жгенти старался медленно дышать, тихо втягивая в себя спертый воздух и еще медленнее выдыхая его. Голова от этого кружилась, и ему даже показалось, что он полетел куда-то вниз, глубоко и далеко… Тело его было невесомым, он его в какой-то момент перестал ощущать, теряя чувство реальности.

Примерно через час Иосиф услышал пронзительный крик Григория и вскочил на ноги, испуганный этой неожиданностью. Он напряженно посмотрел вниз.

Григорий, резко сдвинув крышку гроба, выскочил из него. Одним махом он выпрыгнул из могилы и, схватив лопату, сразу начал закапывать ее.

– Помогай! – приказал он опешившему Иосифу.

Иосиф, ничего не спрашивая у друга, так же схватил лопату и стал помогать закапывать яму.

Прикопав гроб, они спешно восстановили могильный холм.

– Пошли, – скомандовал Григорий, и они быстрым шагом, почти бегом, выбрались с погоста.

Я следовал за ними в тени заборов и деревьев. Будучи уже далеко за оградой кладбища, Джугашвили, чтобы отдышаться, взял друга за руку, останавливая его.

– Ты чего орал-то? – поинтересовался Иосиф.

– Ты не поверишь, Коба, но я слышал голоса, очень страшные раскатистые голоса! – назвал Григорий друга тем именем, которым называла его мать.

– Что именно ты слышал? – с тревогой в голосе спросил Иосиф.

– Много голосов, звучащих со всех сторон, спрашивали покойного про его грехи… А он начал, отвечая на вопросы, рассказывать им про мою жизнь, как будто я стоял там вместо него.