Линар Ильясов - Прыжок Волчицы

Руван вспылил:

– Что ты говоришь, брат?! Это же была верная наша добыча! Гунми-батыр уже скачет сюда! Какие слова смогут остановить его?

Указывая рукой на одинокого всадника, что почти невидим уже в западном горизонте, спокойно ответил Урай:

– Те, что я слышал от него.

– Как это может быть? Кто он такой?

– Его имя – Аслан. Он прибыл вчера в то поселение, где мы остановились, переправившись с восточного берега овечьей переправой.

– И что же такого он тебе сказал? Чем, или кем, он тебе пригрозил?

– Он видел, как ты уезжал, Руван, и сразу всё понял. Он подошёл ко мне, не к купцам, и спросил: кто управляет этой страной? Я не знал, что ответить, и тогда он заговорил с нами. Не как проситель, чужеродный странник, а как равный нам. Это было дерзко с его стороны, но никто из нас не осмелился остановить его. Как будто его защищает охранный амулет великого могущества, невидимый щит настоящего волшебства. Сердцем я чувствовал в его словах дух великой силы. Слова Аслана напомнили нам о недавнем ещё прошлом, когда никому в нашей Степи не было нужды в охране и защите.

– Но ведь гунны и их каганы утратили власть над этой страной. Агасиры покорны нам, и не помышляют о сопротивлении. Здесь теперь мы хозяева и никто не накажет нас именем Адель-кагана.

– Да, конечно же, страха перед великой властью уже нет, Руван. Но ведь при ней действовал Единый Закон Степи, о котором мы все помним, и он был справедлив. Тогда и ты, Руван, и мы все знали о том, что нарушение его не останется без последствий. Наши отцы и деды соблюдали его, и страна их была великой.

Аслан-багатур поведал нам о жужанях, отказавшихся от заветов отцов и не признающих Закона. Ты ведь слышал о них сам, Руван и знаешь об ужасе их владычества. Это оттого, что они попрали Закон Степи. Так не уподобимся же мы им и постараемся сохранить лицо всадников, несущих Небесный Огонь. Я уверен, что Гунми-батыр всё поймёт.

– А кто этот Аслан-багатур? Он пришёл оттуда, с восточных пределов? – спросил Руван.

– Да, и пришёл один. Он – по-настоящему великий багатур.

– Вот ещё что, Руван, – ты говорил о власти гуннов и о наказании. Теперь я знаю, что сила и могущество не оставили Степь: там, в западном крае, раздался уже вой Волка, призывающий силу Небес. Об этом знали в стране Золотых гор, откуда начался путь Аслан-багатура.

– Золотые горы? Я всегда думал, что это сказка…

. . . . .

Охотник Артагес лишился единственного своего коня. Пока он таился в засаде, ожидая приближения сайгаков к водопою, лошадь его, оставленная привязанной далеко в стороне, исчезла – была украдена кем-то. И теперь, сжимая в руках охотничий свой лук, стоял он на краю ивовых зарослей, покрывавших обильно берега Медвежьего ручья, и смотрел на восточный горизонт, в открытую степь. Оттуда приближался всадник, не из местных, судя по его необычному одеянию, и вёл он в поводу запасного коня. Можно было затаиться, спрятаться, и, выждав, убить иноземца стрелою (Артагес был метким стрелком), и завладеть его лошадьми и прочим имуществом.

Устыдившись этой недостойной мысли, Артагес отринул её, не поддавшись позорной слабости. Почему-то и не удивляясь этому своему решению, охотник решил выйти навстречу приближающемуся всаднику, хотя это и являлось небезопасным.

Что-то в облике пришельца, не таящем ничего угрожающего, вызывало неясные ощущения, более всего напоминающие то восхищение, восторженное, непосредственное, что возникало в душе юного тогда ещё Артагеса, когда он слушал старинные сказания о могучих героях, великих в своих деяниях, отваге и благородстве духа. И он вышел на открытое место, не выказывая тревоги, и направился навстречу незнакомцу, тотчас же заметившему его. Но и во всаднике том не было ни малейшей встревоженности, как будто он был в пределах родового аймака, хотя и видно было, по его одеянию, что он прибыл из очень дальних стран, возможно даже и из-за Идели.

Всадник был высок, но, как показалось Артагесу ещё издалека, молод, и крепким своим телосложением только приближался ещё к вершине своей силы и роста, должными, без сомнения, стать изрядными. Голову его покрывала островерхая войлочная шапка, украшенная необычным узором, и отороченная волчьим, бурым мехом; из-под неё ниспадала чёрная длинная коса, достигающая спины. Также чёрными были и редкие усы, а глаза, под тонкими бровями, были синими. Куртка войлочная, сильно отличающаяся покроем от тех, что носили в этих краях, утеряла уже свой цвет, но угадывалось ещё, что когда-то она была выкрашена красным. Безрукавка, из овчины мехом внутрь, надетая поверх куртки, украшена была тем же узором, необычным для глаз Артагеса, что и на шапке. Штаны всадника сшиты были из искусно выделанной шкуря оленя, а сапоги, изготовленные из крепкой воловьей кожи, были прочны и тоже украшены цветным затейливым орнаментом, выполненным безупречно. Талия же его была перетянута богато украшенным серебром поясом, с висевшим на левой стороне изогнутым мечом в изумительной красоты ножнах. Рядом с мечом висел и нож, прямой, в ножнах, тоже красиво отделанных. С правого бока за пояс чужестранца заткнут был боевой топор, небольшой, с рукоятью искусной резьбы. Лошади его обе были великолепны: крупного сложения, выносливые. Та, на которой он сидел – гнедой масти, а вторая, пристёгнутая к седлу всадника длинным поводом – вороная, с горящими глазами. К этой второй был привьючен тюк, вмещающий всё имущество и снаряжение путешественника. Ездовая была взнуздана великолепной уздою, с серебряными удилами и пряжками, и осёдлана богатым седлом с серебряными, коего не казалось всё же много, стременами. Слева на седле, позади всадника, висел сагайдак с большим, сложно изогнутым луком, безупречной работы искуснейшего мастера, и запас стрел, около десяти, что Артагесу показалось пренебрежительно малым. Щит его, круглый, не очень большой, висел за спиной на кожаном ремне.

У Артагеса была надежда воспользоваться возможной помощью чужеземного странника – проехать хотя бы часть пути до своего селения (путь неблизкий для пешего) на его запасной лошади, ведь он двигался как раз в том направлении, на запад. Но по мере приближения и сокращения расстояния между ними у Артагеса начали появляться сомнения, осмелится ли он обратиться с просьбой к этому непростому путешественнику, величие которого охотник почувствовал, едва лишь взглянув на него.

Сойдясь на близкое расстояние, оба остановились и стали испытующе смотреть друг на друга: всадник сверху вниз на Артагеса, спокойно и бесстрастно, глядя прямо в глаза, безо всякого высокомерия и превосходства, а Артагес смотрел снизу вверх, и иногда опускал взор, словно его привлекали чем-то копыта коня иноземца.