Дмитрий Аккерман - Fur Elise. Мистический сборник

Постоял, прислушался, с трудом преодолевая вчерашний хмель и гудение в голове. Тишина. Он осторожно подошел поближе. Могила была разрыта на совесть – памятник аккуратно отставлен в изголовье, цветы и венки сложены в кучку, земля выкинута вся. Он наклонился через бруствер и вздрогнул.

Омерзительного вида полуразложившийся женский труп был буквально втиснут в бархат гроба телом какого-то раздетого парня. На ногах девушки, согнутых в коленях, мягкие ткани отстали, и были видны белые кости. В могиле вертикально торчала крышка гроба – другим концом она упиралась в затылок парня. Из зияющей раны торчали обломки черепа, густо перемазанные серым мозгом и кровью. Пальцы молодого человека судорожно сжимали белый шелк платья в том месте, где у девушки когда-то была грудь. Белый зад парня чудовищно диссонировал со всей картиной.

Тоша-Фабрика попятился, оскальзываясь на глине. Ему показалось, что в могиле кто-то шевелится. Пошатнувшись, он оперся рукой о выкопанную глину, и увидел лицо девушки. В отличие от всего тела, оно не выглядело разложившимся – скорее наоборот, сияло чистотой и юностью.

– О боже, – прошептал сторож. Он попытался подняться, но ноги проскальзывали по глине. В лице девушки было что-то такое, что заставляло его смотреть и смотреть на нее. Он понял, что сейчас она откроет глаза, и тогда он умрет от ужаса…

Он вскочил на четвереньки и, подвывая, помчался прочь, ломая ветки. Вслед ему шелестели какие-то странные, ласковые слова. Он, с рождения наделенный обостренным чутьем к опасности, твердо знал, что не проживет дольше завтрашнего утра…

Поезд лязгнул, засвистел, закряхтел всеми своими стальными суставами, несколько раз содрогнулся в конвульсиях и, наконец, окончательно остановился. Александр посмотрел в окно купе – совсем рядом с поездом неспешно текла широкая река, на другом берегу которой золотились маковки церквей.

Его зоркий взгляд морского офицера разглядел вдалеке многочисленных извозчиков, столпившихся перед понтонным мостом. Там, на спуске с берега, явственно происходило что-то из ряда вон выходящее – но человеческая суета не давала разглядеть, в чем дело.

– Иркутск, господа! – басом взревел кондуктор. – Кому до Иркутска – прошу на выход!

Александр снял с полки обтянутый парусиной чемоданчик, церемонно раскланялся с попутчиками – немолодой семейной парой, надел фуражку и вышел. Снаружи сразу стало прохладнее – уже начиная с Новониколаевска всех обитателей поезда мучила летняя сибирская жара, от которой не спасали даже распахнутые окна.

До приезда Софьи и незамедлительной свадьбы оставалось два дня. За это время нужно было многое успеть – как по делам службы, так и по личным. Времени было в обрез – через три дня после свадьбы он должен был выехать на фронт.

К его удивлению, ни одной свободной двуколки не было – город стал намного оживленнее, чем в его первый приезд, и пассажиры порасторопнее уже разобрали всех извозчиков. Кстати вспомнив затор на мосту, который он видел в окно, Александр махнул рукой на сомнительные удобства и пошел пешком.

Мост, действительно, был запружен повозками. Он миновал пассажиров, успевших сесть на извозчика и теперь маявшихся от безделья, и подошел к месту событий. Так и есть – у двуколки сломалась ось, лошади запутались в постромках. Какой-то недотепа на телеге, груженой кулями с мукой, залез вперед всех и загородил дорогу, а его коллеги подперли его сзади. В воздухе висела ругань, явно не предназначенная для ушей молодой женщины, стоявшей рядом с двуколкой и растерянно смотревшей на безуспешные попытки извозчика как-то исправить ситуацию.

Александр хотел уже вмешаться, чтобы как минимум увести отсюда даму, но его опередили. Какой-то лейтенант в белоснежном парадном мундире рявкнул на неторопливо приближавшегося городового, отчего тот мгновенно подобрался и почти бегом подбежал к месту затора. Еще несколько коротких команд – и забегали уже возчики, которые начали с заметным старанием и успехом растаскивать свои телеги. Сам лейтенант предложил девушке руку, подхватил ее объемистый чемодан и пешком направился в сторону вокзала.

Александр чертыхнулся – он почему-то был уверен, что девушка едет в город. Хорошо бы он выглядел, если бы опередил лейтенанта и потащил ее за собой… Кстати, лицо лейтенанта показалось ему смутно знакомым – вполне возможно, что он видел его в Корпусе или где-то встречал на службе.

Выкинув из головы посторонние мысли, он легко взбежал на берег и направился к гостинице. Сам он вполне мог бы снять комнатку, которые во множестве сдавались в двухэтажных домишках на набережной, однако поселить невесту правила предписывали в самом роскошном номере лучшей гостиницы. Предстоящее венчание и неизбежные последующие процедуры приятно щекотали ему нервы и будоражили воображение.

От берега до гостиницы было недалеко. Он быстрым шагом прошел по набережной до дома генерал-губернатора, то и дело отдавая честь встречным офицерам – шла война, и город стал главной перевалочной базой для войск, отправляющихся на восток. Центральная улица была запружена народом – в прошлый раз она была почти пуста, и он даже испугался, что гостиница может быть занята. Конечно, у него был запасной вариант в лице двоюродного дяди-купца, давно поселившегося в сибирской глуши и торговавшего мехами – но он не выносил торговых людей, а еще более не любил своих кузин, существ глупых и смешливых. Величественная и молчаливая Софья создавала такой разительный контраст с ними, что он не хотел портить впечатление от предстоящего свидания с ней.

Они не виделись почти два года. Поклявшись друг другу в вечной любви и едва заметно прикоснувшись губами к губам, они расстались в Петербурге – он уехал на север, она же отправилась сначала к тетке в Курляндию поправлять здоровье, а затем на воды в Турцию. Они регулярно переписывались – в уголке его чемоданчика лежала пачка ее писем, пахнущих духами и легкомысленно перевязанных розовой ленточкой.

Свадьба должна была состояться в Петербурге после его возвращения с севера – но случилась война, и уже в дороге, в Екатеринбурге, его догнал приказ ехать в Порт-Артур. Пришлось отбивать телеграмму Софье о крушении всех матримониальных планов – однако в ответной телеграмме она сообщила, что сама немедленно выезжает в Иркутск. Он не мог не признаться себе, что его обрадовала эта непривычная для холодной Софьи горячность – в последнее время письма ее стали редкими и гораздо менее эмоциональными, чем раньше, и он даже стал подозревать, что она охладела к нему.

Для раскрепощенной атмосферы Петербурга с его вечными балами и блистающими офицерами такое поведение было нередким – к тому же предстоящий брак Софьи с ним, чрезмерно задержавшимся в штабс-капитанах, вызывал различные толки. Однако ему всегда казалось, что Софья не обращала на эти условности никакого внимания – в отличие от ее мамаши, человека язвительного, нервного и прямого. Впрочем, он не уставал себе повторять, что женится отнюдь не на мамаше. К счастью.