Александр Сапа - У истоков литературы. Учебное пособие

Этот вывод распространяется на магические ритуалы всех народов.

«Магия процветает там, где человек не уверен в успехе, где его слабая техника открывает простор действию различных случайностей удачи и неудачи, – подчёркивает С.А.Токарев. – Магия идёт к упадку там, где человек твёрдо рассчитывает на свой труд и свои знания, где человеческая техника подчиняет себе природу » [5, с.479].

По мнению Д.М.Угриновича, можно сделать вывод, что «между трудовой деятельностью первобытных людей и их магическими верованиями и обрядами существует тесная связь. Но это связь специфическая. Магия как бы восполняет с помощью иллюзий трудовую деятельность первобытных людей там, где последняя слаба, ограничена в средствах, не может постоянно обеспечить требуемый результат. Магия выступает как мнимый „эрзац“, псевдозаменитель реальных средств воздействия на природу… Следовательно, …истоки магии следует искать в ограниченности человеческой практики, в несвободе людей, в их зависимости от господствующих над ними стихийных сил» [6].

Как мы уже отмечали, по мнению многих исследователей, магический обряд возникает непосредственно из трудовой деятельности. Первоначально члены первобытной общины как бы воспроизводили охоту, имитируя, с одной стороны, повадки зверя (либо с помощью его изображения на песке или на стене, либо обряжаясь в его личину), а с другой – действия охотников, которые необходимы для добычи этого зверя. Однако такого рода действия не были простым повторением охоты: они становились символами, которые выражали и радость людей в связи с их удачной охотой, и их уверенность в том, что подобные действия обеспечат успех охоты в будущем. Первые охотничьи обряды с самого начала включали в себя и зачатки эстетического отношения к миру.

В. Шерстобитов высказывает интересное предположение, что охотничий обряд возник из танца, в котором в эмоционально насыщенной форме охотники рассказывали сородичам об удачной охоте, изображали ее эпизоды, а первые рисунки животных (на песке, на глине и т. п.) возникли как раз в процессе такого рассказа о прошедшей охоте, они как бы служили наглядной иллюстрацией к пляске-спектаклю, рассказывающему об этом смертельно опасном, но жизненно важном для первобытной общины предприятии [8, с.102—103].

Можно предположить также, что подобная эмоционально насыщенная пляска-рассказ повторялась после каждой удачной охоты, что в конце концов сформировало веру первобытных людей в магическую силу самой пляски, обеспечивавшей якобы обильную добычу. Так, по-видимому, сформировался первый магический обряд овладения добычей. Эмоционально-экспрессивные действия, первоначально служившие средством сообщения о реальных событиях и одновременно выражавшие радость общины по поводу удачной охоты, постепенно превратились в действия-символы, главный смысл и назначение которых состояли в магическом обеспечении удачной охоты в будущем.

Это был одновременно магический обряд и первый и главный вид первобытного искусства – танец-заклинание , в котором имитировались сцены прежних охот и выражалось страстное пожелание, чтобы охота была удачной. Например, перед началом охоты люди устраивали своего рода представления: рисовали зверей, на которых они охотились, метали по нарисованным зверям дротики, в костры бросали фигурки зверей, надевали маски буйволов, бизонов, исполняли вокруг костра ритуальные танцы

Считалось: если мужчины племени совершит магический обряд, поразив изображение, то, согласно магии, удачной будет и охота на живого бизона. Не случайно некоторые изображения зверей на стенах пещер испещрены точками – следами от копий или дротиков. Точки приходятся против наиболее уязвимых мест животного – сердца, лёгких, печени.

Известно, что австралийские аборигены перед началом охоты исполняли специальный обряд и рисовали на песке фигуру кенгуру и во время ритуального танца вонзали в изображенное животное свои боевые копья. При этом они полагали, что, попав в рисунок животного, попадут и в само животное во время охоты.

Таким образом, в одном коллективном действе неразрывно сочеталось художественное (рисование), спортивно-состязательное (попадание в мишень) и, главное, религиозное (магическое) начала.

Исследователи считают, что у танца-заклинания было не одно, а несколько назначений: это практическая подготовка к охоте, особый способ обучения молодежи приемам охоты, способ эмоциональной разрядки, наконец, в обряде удовлетворялась и зарождавшаяся эстетическая потребность первобытных людей.

Магия не может обходиться без заклинаний, ритуальных телодвижений, коллективных возгласов и мольбы: об удачной охоте, избавлении от болезней, диких зверей. Никакое священнодействие не обходилось без ритуальной пляски, «песнопений», игры на простейших музыкальных инструментах (чаще всего – ударных), пантомимы, с помощью которой можно было пластически изображать сцены охоты с метанием копья и стрельбой из лука, весь земледельческий процесс.

«Танцы у диких играют громадную общественную роль, – пишет Н.Ф.Познанский. – Ни одно крупное событие в жизни племени не обходится без общественных танцев. Собираются ли воевать – предварительно устраивают танец, чтобы обеспечить победу над врагом. Готовятся ли к охоте – танцуют, чтобы охота была удачна. Ушли бизоны из окрестной местности, надо их вернуть – опять танец и т. д. Словом, чтобы племя ни начало, оно прибегает к магическому танцу для обеспечения успеха предприятия. Характерной чертой всех подобных танцев является то, что все они мимические. Они драматизируют, представляют то самое, что участники их желают видеть осуществленным на самом деле. Так, прежде чем идти на войну, американские краснокожие исполняют танец, в котором изображается хороший захват добычи… Эти танцы держатся на той наивной идее, …что, изображая желанное явление, как будто бы заставляют судьбу следовать тем же самым путем» [4, с.290].Н.Ф.Познанский в своей книге описывает несколько магических танцев: «Nootkas имеют «танец тюленей», который исполняется пред отправлением на охоту за этими животными. Участники танца входят голыми в море, несмотря на жестокий холод; потом выходят из него, волочась по песку на локтях, производя жалобный крик, подражая до иллюзии похоже тюленям. Они проникают в хижины, всё в том же положении, оползают вокруг очага, после чего вскакивают на ноги и танцуют, как бешеные. Этот танец изображает прибытие тюленей, от которых надеются получить маслянистое мясо, которых будут есть.