Олег Печинин - Молитва за меня, или Игра судьбы

По коридору санитар вез каталку, на которой лежал отец – весь в каких-то трубках, с белым лицом, с закрытыми глазами.

Мама почти бежала за хирургом.

– Нож прошел рядом с сердцем, срочно везем на операционный стол. Пока сказать ничего больше не могу.

Хирург не смотрел на маму.

– Доктор, он будет жить?

Доктор остановился, бросил взгляд на мокрых Аркашку и мать.

– Принесите полотенце, – сказал он медсестре и удалился в операционную.

В отделение зашел друг отца Сергей. Было видно, что он чувствовал себя виноватым.

– Сергей, как это произошло, ты же был с ним?

Сергей, как на допросе, переминался с ноги на ногу, отдувался, но все же выдавил из себя объяснение произошедшего.

– Да. Сидели в «Севере», выпивали, Володя играл на гитаре, пел. Все было спокойно. Тут мимо проходит какой-то черт, в руке нож. Молча размахивается, бьет в спину и убегает. Ванька-Шарик за ним побежал, но тот через стадион свалил и испарился.

– Вовка, ну как же так? Как же нам теперь быть? – мама смотрела в бесконечность, говорила тихо, постепенно переходя на движение губами, – Вовка, Вовка…

Ее взгляд просветлился.

– Аркашка!

Мама повернула голову к Аркашке, протянула руки, и он бросился к ней. Анфиса обняла его, прижимая к себе.

– Мам.

Операция продолжалась долго. Мать сидела, закрыв лицо руками, а Аркадий ходил по коридору, то и дело натыкаясь на страшные плакаты. На одном из них какой-то военный шел в черных очках и с инвалидным костылем. На плакате сверху было написано: «Не пей метиловый спирт», а внизу – «Древесный спирт – опасный яд». С другого плаката на него смотрел скелет в черном балахоне и с косой в руке, на балахоне угадывалась нечеткая надпись: «Холера».

Аркадий принес маме воды в граненом стакане.

Громко проскрипев, открылась дверь, пришел тот самый хирург.

– Мы сделали все, что смогли. Пока определенного ничего сказать не могу. Эта ночь будет решающей, – буднично отчитался он, явно делая это даже не десятый раз.

– Спасибо, – ответила мама.

Ночью отец умер.

Пролетела неделя после похорон. Мама, в темной кофте и черном платке, складывала вещи отца.

Пришел Сергей. Он вошел в гостиную дома Разумовых, прислонился к стене.

– Нашли этого выродка. Говорит – сидели в отдельном кабинете в «Севере», играли в карты. Он проигрался, ставить было нечего, кто-то предложил: если денег нет, играй на желание. Согласился, проиграл. Тот, кто выиграл, велел зарезать любого в большом зале и отправляться на зону. Ну, наш стол оказался ближе всего, подошел к Вовке, ткнул ножом и ходу…

Мать очень любила отца и двух сыновей, буквально жила для них. Когда умер отец, мать стала работать на трех работах, дети видели ее только спящей, лишь читали записки на столе, говорящие, что надеть, что съесть, что сделать. Иногда рядом с запиской лежала мелочь на мороженое.

Жизнь продолжалась, как бы не бессмысленно это звучало для покинутых.

Наступило бабье лето, закончились дожди, уставшие деревья переоделись и привели себя в порядок, солнце ранней осенью грело без тягостной жары. Это грустное время года навсегда стало самым любимым для Аркадия.

Пацаны играли в футбол. Виталя ударил мимо ворот, и мяч чуть не попал в пригревшихся на лежащем неподалеку бревне бабулек. В воротах стоял Аркадий, он побежал за улетевшим мячом, поднял его и направился мимо сидевших на бревне.

– Безотцовшына, – прошамкала в спину одна из старух.

Аркадию стало так обидно и тоскливо, что он не смог продолжать игру, бросил мяч и убежал домой.

Время порою летит так, что едва успеваешь рассмотреть десятую часть мелькающих перед глазами картинок, но весна 1989 года тянулась долго.

Аркадий собирал бильярдный стол. Восемь ног и подстолье смонтированы, рядом аккуратно сложены шесть уже перетянутых бортов, на каркасе лежали пять каменных плит. Аркадий шпаклевал их автомобильной шпатлевкой.

Бильярдная еще не работала, но в пыльном, в побелке зале уже шла серьезная игра. Катали крупно, соперники одного возраста, за пятьдесят: Шатров, солидный мужчина, начальник крупного строительного треста, и Профессор – практически бомж, живущий в цирке. Бог дал ему необыкновенный бильярдный талант и, видимо, для равновесия, зависимость от алкоголя. Профессор мог за несколько дней выиграть четырехкомнатную квартиру в центре Москвы и через полгода проиграть ее в одну ночь.

Шатров всегда начинал в галстуке, заправляя его под рубашку, но, если начинались проблемы, снимал и бросал его куда попало.

На застеленном газетой стуле сидел Гнида, мерзкий тип, ничего не понимающий в бильярде. Казалось, основным предначертанием Гниды было сделать этот мир еще хуже. Перед Гнидой письменный стол, накрытый «Комсомольской правдой», бутылка армянского коньяка с тремя звездочками и нарезанный подсохший лимон на носовом платке. Профессор играл на деньги Гниды.

– Сколько играем? – спросил Шатров, снимая галстук.

Профессор посмотрел на часы через очки с толстенными круглыми линзами, похожими на увеличительные стекла от лупы.

– Так… Мы играем с десяти вечера, сейчас почти пять утра. Семь часов. Ну давай удвоим, пошел по пятьсот?

Шатров достал из портфеля почти пустую бутылку водки, допил из горла.

– Три партии по пятьсот и заканчиваем. Я сейчас имею полторы.

– Василич, иди выпей коньяка, – позвал Гнида.

– Не хочу коньяк, у меня водка есть еще.

На самом деле Шатров отказался, потому что хватало свидетелей того, как после угощения Гниды у играющего через полчаса начинали отказывать ноги, переставала соображать голова и напрочь пустел кошелек.

Через несколько месяцев Гниду убьет дезертир, сбежавший из Советской Армии и скрывавшийся полгода у него дома. Убьет зверски, с какой-то необъяснимой жестокостью и пытками.

Они играли, а Аркадий продолжал собирать стол.

В десять утра Аркадий закончил и подошел к играющим.

Профессор расставлял пирамиду.

– Играйте последнюю партию и пошли.

Шатров вновь сунулся в портфель за бутылкой, сделал пару глотков, достал кусок черного хлеба с салом, завернутый в салфетку и занюхал.

– Ну, тогда надо укрупнить и сыграть последние две партии.

– Нет, Василич, хорош, я спать.

– Аркадий, дай сыграть две партии – и всё. Я обещаю, что последние.

Аркадий только отмахнулся.

Они сыграли еще несколько «последних» партий. В два часа дня, когда последняя бутылка была допита, все собрались на выход.

– Василич, вы должны прислать мне кое-какую сумму.

Шатров доставал кием галстук из-под бильярдного стола.

– Аркаш, ну ты сам видел, Профессор отбился, у нас вышло по нулям, что я тебе могу прислать?