Мурат Бектай - Легендарная Безымянная Моногатари. Начало

© Мурат Бектай, 2017

ISBN 978-5-4485-9268-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Похолодевшие дни, как напоминание о предстоящей зиме, не имели значения для меня, из-за суеты приготовлений в поместье, к отправке товара на продажу в столице, во время празднования осеннего сбора урожая.

От распорядителя поместья, услышал множество замечательных рассказов о столице и празднике сбора урожая, что я как заворожённый, готов был слушать снова и снова рассказы. В поместье, не многие имели права входить во внутренний двор, в котором находился дом хозяина поместья, поэтому у меня был строго ограниченный круг общения. Из которого, только распорядитель поместья бывал в столице, и во многих местах о которых мне рассказывал, остальные жители и не знают ни чего кроме Эдо и поместья. Вот расспросы отца о столице во время праздника сбора урожая, меня смутили, так как отец просто ответил, что это хорошее время для поиска учителей. Так как я хотел получить разрешение отца на поездку в столицу вместе с товаром на продажу и распорядителем поместья, а из его ответа, не понятно согласен ли он будет или нет. Поэтому с вопросами о празднике сбора урожая я обратился к матери, на что мама ответила: что она любит праздники цветения деревьев, символизирующие пробуждение природы от зимы, а праздник сбора урожая напоминание о предстоящей зиме, что навевает печаль. Оставшись с такими ответами, я жил надеждами на поездку в столицу, так как отрицательного ответа я не получил на свои вопросы, хоть и положительного тоже. Но все же, мои надежды разрушились через неделю, ночью меня разбудила мама и привела в комнату приемов, где уже находился отец и монах. Я поклонился при входе и отец знаком, позвал меня сесть рядом. Мама села поодаль возле входа, но так что ей будет слышно все, что будет сказано

Сев возле отца, я увидел лицо монаха, чуть моложе выглядевшего, чем мой отец, но по лицу монаха читалось сдерживаемое чувство тревоги и печали одновременно. На лице отца нельзя прочитать ничего, я сидел так не долго, рассматривая лица, пытаясь прочитать эмоции и понять причину того что меня разбудили ночью, и впервые я вижу монаха так рядом. Тишину нарушил отец, сказав: что теперь я должен слушаться и почитать монаха как своего отца, и быть сильным. Мне нужно сменить одежду, и передает мне, сложенную одежду. Знаком он дает мне понять, что переодеться мне нужно сейчас. После оба оценивающе посмотрели на меня, смутившись пристальных взглядов, я посмотрел на маму, которая сидела с опущенной головой. Потом отец продолжил говорить: что позже я пойму все сам, и монах будет помогать мне во всем, но сейчас не так много времени, и мне пора уходить вместе с монахом. Тревожное чувство нахлынуло на меня, но причины тревоги я так и не понял. Посмотрев на отца, у которого сейчас на лице, так же, не прочитать ни чего, я поклонился ему, то же самое проделал монах, и отец ответил нам поклоном, означавшее завершение совещания, разрешавшее нам вставать. Мы с монахом встали, и направились к выходу, где так же, мама сидела с опущенной головой, было желание подойти к ней и обнять, но пришлось сдержанно идти к выходу. Выйдя за порог комнаты, я почувствовал взгляд матери, но нельзя оборачиваться если уходишь. Выйдя во двор, мы направились к воротам внутреннего двора, а после уже покидали внешние ворота поместья, чего в своей жизни я не делал. В этот момент я заметил, что не так темно как мне казалось, и предрассветное время быстро сменялось от темноватых силуэтов окружающего пространства не осталось и следа, наоборот, начинались проявляться, краски и на небе уже слабо видны звезды. Пройдя с монахом длительное время, спускаясь с каменистых холмов, где находилось поместье, мы подошли к рисовому полю, где монах остановился, посмотрел вокруг и сказал: что сейчас, что бы ни происходило, мне придётся молчать и отвечать только жестами, а когда можно будет разговаривать, то он сам скажет. И спросил, понял ли я? На что я ответил кивком головы. Посмотрев на меня, он спросил, могу ли идти дальше, я так же ответил кивком. Удостоверившись в том, что я понял, он добавил: если я устану, то должен буду дать знать, и он понесет меня дальше на спине, так как, нам нужно будет идти весь день. И мы продолжили идти, по пути мы проходили мимо множества пустующих рисовых полей, означавших, что урожай уже собран, иногда проходили мимо садов с уже желтеющими местами листьями, но, все же, еще зелеными. Так в полном молчании мы шлю всю дорогу, до деревни, и пройдя до конца деревню, по широкой улице, мы дошли до ворот, зайдя в которые мы направились к дому, минуя дворик. Войдя в дом, монах нашел масляную лампу и на улице принялся разводить огонь, и потом горящей веткой он зажег лампы, которые нашел, их было всего три, оставив, меня с одной лампой и небольшим костром, он вошел в дом, позже вышел и позвал меня. Войдя в дом, я увидел две комнаты, одна большая, другая поменьше, между ними коридор, и в конце коридора еще дверь, выходящая на задний двор. Но то, что я заметил на каждой стене, так это бумажные обереги с рисунками и красивой каллиграфией. В комнате поменьше были приготовлены постели, но он позвал меня в большую комнату, где мы сели кушать, из еды был вареный рис, дайкон и вода. Поев, мы легли спать.

Сон был беспокойным, но не помнил, что именно снилось, просто ощущение беспокойства не давало заснуть, часто пробуждаясь ночью, под утро я услышал монотонный звук молитвы доносящейся, откуда то не далеко, который меня быстро убаюкал и я провалился в сон. Который как мне показалось, тут же прервался, шумом голосов во дворе, и последующим входом в комнату солдат, самураев сёгуна, начавших осмотр комнат дома, по завершению осмотра, меня выволокли во двор. Где уже было много самураев возле ворот и вокруг двора, в центре двора на коленях сидел монах с опущенной к земле головой, позади него еще два монаха, так же, с опущенными к земле головами, слева, от них лежали два зарубленных тела монахов, а справа еще две мико. Меня силой дотащили до монаха в центре, и швырнули к монаху. Свалившись с ног, я сел на колени возле монаха и склонил голову к земле. Мы просидели так не долго, в ворота вошли несколько людей, один из которых приблизился к нам, и позвал старшего группы самураев к себе, как старший самурай подошел к человеку, он поклонился с уважением и попросил разрешения говорить. Человек ответил поклоном на поклон, как того требуют приличия, но без чрезмерного старания. Так же, разрешил старшему самураю начинать говорить. Старший самурай принялся рассказывать: что устранение заговорщиков проведено успешно, потерь среди солдат не много, ввиду не многочисленности обороняющихся.