Гянджеви Низами - Пять поэм

В Судный день ты сгоришь, о мое бесполезное тело!
Я сгораю, скорбя, будто пламя тебя уж одело!

Мне ли пыль притесненья еще поднимать? Или вновь
Лить раскаянья слезы и лить своих подданных кровь!

Словно тюркский набег совершил я, свернувши с дороги.
Судный день подойдет, и допрос учинится мне строгий.

Я стыдом поражен, потому повергаюсь я в прах.
С сердцем каменным я, потому я с печалью в очах.

Как промолвлю я людям: «Свои укоризны умерьте!»
Знай: до Судного дня я в позоре, не только до смерти.

Станут бременем мне те, кого я беспечно седлал.
Я беспомощен! Помощь мне кто бы сейчас ниспослал?

Устремляться ли в мире к сокровищам блещущим, к самым
Дорогим? Что унес Фаридун? Что припрятано Самом?

Что указы мои, что мое управленье, мой суд
Мне навеки вручат? Что надолго они принесут?»

Взвил коня Нуширван. Сожигал его пламень суровый.
От огня его сердца коня размягчились подковы. [97] От огня его сердца коня размягчились подковы. — То есть шах так распалился и так погнал коня, что подковы чуть не расплавились от бешеной скачки.

И лишь только владыка примчался в охотничий стан,
Запах ласки повеял. Приветливым стал Нуширван.

В том краю он сейчас же тяжелый калам уничтожил. [98] В том краю он сейчас же тяжелый калам уничтожил. — Калам — здесь, в переносном смысле, налоговая запись. То есть он исключил тот край из налоговых списков, снял с него тяжелые налоги.
И поборы, и гнет, и насилье он там уничтожил.

Разостлав правосудье, насилья ковер он свернул.
Блюл он заповедь эту, покуда навек не уснул.

Испытаний немало узнал он под небом, — и веки
Он смежил, и добром поминать его будут вовеки.

Многомудрого сердца он людям оставил чекан.
И указ правосудья на этом чекане был дан.

Много благ совершивши, с земным разлучился он станом, [99] …с земным разлучился он станом… — то есть умер.
Справедливого каждого ныне зовут Нуширваном.

Дни земные свои проводи ты на благо сердец,
Чтоб тобой ублажен, чтоб тобой был доволен творец.

Следуй солнечным всадникам, [100] Следуй солнечным всадникам… — то есть иди за теми, от кого исходит свет добра. в свете благого устоя.
Беспокойством горя, для других ты ищи лишь покоя.

Ты недуги цели, хворым снадобья ты раздавай,
Чтоб вести ты достоин был небом дарованный край.

Будь горячим в любви, лютой злостью не будь полоненным.
Словно солнце и месяц, ко всем ты пребудь благосклонным.

Кто добро совершит, будь он мал или будь он велик,
Тот увидит добра на него обратившийся лик.

От указа творца небеса не отступят ни шагу:
Воздадут они злу, воздадут они каждому благу.

Проявляй послушанье, греха избегай, чтоб не быть
В посрамленье глубоком и скорбно прощенья просить.

Наши дни — лишь мгновенье; вот наше великое знанье.
Ты пребудь в послушанье. Превыше всего послушанье.

Оправданья не надо, не этого ждут от тебя.
Не безделья, в слова разодетого, ждут от тебя.

Если каждое дело свершалось бы с помощью слова,
То дела Низами достигали бы звездного крова.

О хаджа горделивый, хотя бы на краткие дни
Людям благо подай, рукавом ты над миром взмахни!

Будь не горем для всех, а блаженством живительным, коим
Утешают скорбящих. Отрадою будь и покоем.

Все в великом вниманье, и ты все величье души
На служение бедным направить, хаджа, поспеши.

Соломоново царство ты ищешь напрасно: пропало.
Царство есть, но ведь знаешь: царя Соломона не стало.

Вспомни брачный покой, что украсила пышно Азра,
Где влюбленный Вамик пировать с ней хотел до утра.

Только брачный покой, только кубки остались златые.
А Азра и Вамик — погребли их пределы чужие.

Хоть немало столетий над миром проплыло, мы зрим,—
Он такой же, как был; ни на волос не стал он другим.

Как и древле, земля нам враждебна. И все год из года
Нас карает палач — многозвездный простор небосвода.

С миром злобным дружить разве следует смертным сынам?
Он всегда изменял. Разве он не изменит и нам?

Прахом станет живущий на этом безрадостном прахе.
Прах не помнит о всех, на его распростершихся плахе.

Облик живших скрывается в зелени каждой листвы.
Пядь любая земли — некий след венценосной главы.

Нашу юность благую мы отдали миру. За что же
Нам он старость дает и ведет нас на смертное ложе?

Ведь всегда молодым оставался прославленный Сам,
Хоть склонял свои взоры он к сына седым волосам. [101] Ведь всегда молодым оставался прославленный Сам, // Хоть склонял свои взоры он к сына седым волосам. — Речь здесь идет о легендарных богатырях Саме и его сыне Зале — персонажах «Шах-наме». По легенде, Сам прожил много сот лет. Его сын Заль родился с белыми («седыми») волосами.

Синий купол бегущий свой круг совершает за кругом,
В вечном споре с тобою, твоим быть не хочет он другом.

То он в светоча мира мгновенно тебя обратит,
То в горшечника глину надменно тебя обратит.

На двуцветном ковре [102] На двуцветном ковре… — Двуцветный ковер — коварный, быстротечный, переменчивый материальный мир, в котором темную (черную) ночь постоянно сменяет ясный (белый) день. быстросменного мира, в печали
Все, что дышат на нем, все стремятся в безвестные дали.

По равнине идущие молвили: «Счастливы те,
Что по морю плывут, — все твердят о его красоте».

Те, что на море страждут, сказали: «О, если бы ныне
Мы могли находиться в спокойной безводной пустыне!»

Все, живущие в мире, встречают опасные дни.
На воде и на суше злосчастия терпят они.

Юных дней караван на заре поднимается рано.
Но ведь кончится путь. Не сберечь нам поклаж каравана.

От верблюдов отставший, из города юности ты
Будешь изгнан в предел, где стареют людские черты.

Но на всех утомленных во тьме наступающей ночи
Из нездешних пространств уж глядят благосклонные очи.

Трон покинь. Ведь тщеславье опаснее многих сует.
Это — черная тень, от тебя заградившая свет.