Оливия Кулидж - Легенды Севера

Жизнь потекла своим чередом. Все оставалось по-прежнему. Только домашние стали замечать резкие нотки в голосе хозяйки, когда она обращалась к Торстейну. Сам же он больше, чем прежде, уделял сыновьям внимания.

Каждый год с наступлением весны Торстейн собирался поехать навестить сестру. И каждый год забота о землях, собрание и возражения жены срывали эту поездку. Наконец, шесть лет спустя, Йофрид согласилась отпустить мужа.

Муж сестры устроил Торстейну пышную встречу. Он проводил его на почетное резное кресло в центре огромного стола, а сам сел напротив. Сестра преподнесла брату мясо прямо с огня и полный рог эля. Наконец все места за столом были заняты мужчинами. Женщины прислуживали.

Когда пиршество подходило к концу, сестра подошла к Торстейну и присела рядом, чтобы поговорить с ним. Она показала ему трех девочек, сидевших на скамье напротив, и спросила, что он о них думает.

– Очень милые дети, – ответил Торстейн, – но та, что в центре, прелестнее остальных. Семья твоего мужа отличается красотой, наша тоже, но ни у них, ни у нас в роду не было столь прекрасного ребенка.

– Это не дочь моего мужа, – сказала сестра. – Это твой ребенок.

Она рассказала Торстейну всю историю, умоляя простить его жену и ее.

Огромный камень свалился с души Торстейна. Он радостно рассмеялся:

– Какой я был глупец, а вы обе покрывали мое безрассудство. Йофрид с тех пор ни разу мне не улыбнулась, и у нас нет другой дочери. Позволь мне взять ее домой. Как зовут девочку?

– Хельга, – ответила его сестра.

– Она будет Хельгой Прекрасной, – счастливо проговорил Торстейн, – поскольку я уверен, что во всей Исландии нет более красивого ребенка.

Иллуги Черный считался в той местности самым состоятельным человеком после Торстейна. Старший из его сыновей рос многообещающим юношей, усердным и здравомыслящим, а второй, Гуннлауг, постоянно расстраивал отца. Он был высоким малым с рыжими волосами, прекрасными карими глазищами, крупными волевыми чертами лица и обаятельной улыбкой. Но у юноши был острый язык, которым он пользовался в самые неподходящие моменты. Гуннлауга не интересовало мнение других. Он не мог подчиняться и занимался делом только до тех пор, пока оно доставляло ему удовольствие. Чем старше он становился, тем труднее было отцу жить с ним под одной крышей. Однако, когда Гуннлауг пришел к нему и попросил корабль с товарами, чтобы отправиться в другие страны торговать и посмотреть мир, это тоже не обрадовало Иллуги.

– Вряд ли ты добьешься успехов в других странах, если не можешь соблюдать порядок в собственном доме, – заметил он.

Гуннлауг ничего не сказал в ответ, но три дня спустя Иллуги проснулся от какого-то шума, встал, вышел из дому и увидел, что его амбар открыт и на дороге лежат несколько мешков с различной утварью. Он вошел в амбар и затаился в темноте. Через несколько минут Гуннлауг подвел к дверям четырех лошадей и стал нагружать их.

– Что ты тут делаешь? – резко спросил Иллуги, выйдя из тени.

Гуннлауг вздрогнул, но не тронулся с места.

– Гружу свои товары, – высокомерно ответил он. – Ведь это не так много для сына богатого отца.

– Убери руки от мешков! – взревел Иллуги. – Ты поедешь, когда я разрешу и если я разрешу. И вот еще что скажу тебе – я не разрешу ни сейчас, ни потом.

– О нет, отец, – насмешливо ответил Гуннлауг. – Может быть, для твоих рабов нужно разрешение, но я сам решаю, что мне делать.

С этими словами он повернул своего коня и ускакал прочь. Разозленный Иллуги отнес мешки обратно в амбар и с грохотом захлопнул двери.

Гуннлауг приехал к Торстейну и все ему рассказал. Тот уважал отца молодого человека, и потому рассказ не произвел на него большого впечатления. Тем не менее он велел Гуннлаугу остаться у него. Тот так и сделал под предлогом, что учился у Торстейна праву. Это позволило избежать ссоры с Иллуги, но было ясно, что Гуннлауга не очень интересовало обучение. Он предпочитал играть в шахматы с Хельгой Прекрасной.

Девушка была приблизительно его ровесницей и отличалась редкой красотой. Ее волосы были мягкими, как шелк, и блестящими, как чеканное золото. Когда она распускала их, они покрывали ее, словно плащ. Торстейн хотя и гордился красотой дочери, но считал, что ей еще рано выходить замуж. Он не обращал особого внимания на ее дружбу с Гуннлаугом, пока молодой человек однажды не обронил шутливую фразу:

– Могу сказать тебе, Торстейн, что одной вещи ты меня все-таки никогда не научишь. А именно: как мне обручиться с девой.

– О, это очень просто, – беззаботно ответил Торстейн и объяснил молодому человеку формы соглашения между отцом невесты и женихом при свидетелях.

– Теперь давай посмотрим, правильно ли я все понял, – со смехом сказал Гуннлауг. – Допустим, ты обручаешь нас с Хельгой, и здесь есть свидетели. Теперь я беру твою руку и говорю…

– Одну минуту, – тоже рассмеялся Торстейн. – Нам лучше сначала предупредить свидетелей, что все это шутка. Иначе ты можешь оказаться оседланным женой, даже не получив ее согласия.

– Да, конечно, – легко согласился Гуннлауг и слегка покраснел. – Итак, я беру твою руку и говорю…

– В шутку, – повторил Торстейн, – я говорю…

Он произнес нужные слова. Двое продолжали разыгрывать комедию, но Гуннлауг улыбался через силу.

Два дня спустя молодой человек прискакал домой к отцу. Они помирились, и Иллуги приказал снарядить для сына корабль. Через несколько недель Гуннлауг снова без предупреждения появился у Торстейна и заявил, что приехал попрощаться. Он остался на несколько дней и интересовался больше Хельгой, чем погрузкой корабля. Наконец однажды утром, когда скакал рядом с Торстейном, Гуннлауг попросил руки его дочери.

– Конечно нет, – ответил Торстейн.

– Почему? – вспыхнул Гуннлауг. – Сын Иллуги – отличная партия.

– Я не думаю, что ты стоишь моей дочери, – сказал Торстейн. – Прежде всего, ты еще не знаешь себя. По твоей просьбе отец снарядил тебе корабль для долгого плавания. А сейчас ты приходишь ко мне, говоришь, что хочешь жениться и осесть на месте. Это безрассудно.

– Но почему? – вскрикнул Гуннлауг и преградил путь Торстейну. Тот был вынужден смотреть ему в лицо. – Это не внезапное решение. Ведь я уже просил у тебя руки Хельги.

– И я отказал тебе, как ты помнишь.

– Ты сделал это без какой-либо причины, – горячо спорил Гуннлауг. – Тогда у меня не было и мысли о путешествии.

– Ты даже не посмел попросить открыто. Разве похоже, что я могу отдать Хельгу человеку, который не может найти себе никакого применения, который ссорится со своим отцом и у которого такой острый язык, что никто его не любит?

– Хельга любит меня.

– Довольно. Убирайся. – Торстейн оттолкнул молодого человека и поскакал дальше.