Оливия Кулидж - Легенды Севера

Удар был таким сильным, что оружие пробило щит. Гуннар яростно отбросил его в сторону и бросился вперед, так размахивая своим мечом, что глаз не мог разглядеть лезвия. Меч пришелся нападавшему по запястью. Человек со стоном повалился на дорогу, под ноги остальным.

Там, где стоял Гуннар, дорога была узкой и земля по обочинам – неровной. Атаковать отсюда было трудно, но Скамкель забежал за спину противнику и поднял топор. Гуннар заметил это маневр, развернулся, поднял копье и подставил его под удар. Древко отразило удар топора. Тот вылетел из рук нападавшего и упал в реку. Мгновенно выпрямившись, Гуннар вонзил в Скамкеля копье, поднял врага над землей и бросил на дорогу. Люди оттащили умирающего Скамкеля в сторону. Тогда Аудольв из Эстерлинга бросил свое копье в Гуннара. Тот поднял руку, поймал его за древко и нанес ответный удар. Острие пробило щит Аудольва и вошло ему в грудь.

Когда Эстерлинг упал, Откель бросился вперед, нагнувшись, чтобы ударить Гуннара по коленям. У Гуннара не было времени отступать, он подпрыгнул и пронзил Откеля копьем сверху.

Позади Гуннара раздался громкий крик. Это его брат налетел словно ветер на одного из врагов.

– Отличный бой, брат! – крикнул Кёльслегг. – Это пятый. Осталось еще трое!

Братья объединились против оставшихся троих врагов, которые были прижаты к реке. В это время женщина, которая убежала за помощью, добралась до двора ближайшего жителя и позвала его. Это был друг Откеля.

– Помоги, сосед Мёрд. Твой родственник Гуннар пришел сражаться с Откелем и его друзьями возле брода.

– Мне наплевать на тех, кто убивает и кого убивают, – мрачно ответил Мёрд, который ненавидел Гуннара и водил дружбу с Откелем и Скамкелем только ему назло. – Пусть дерутся.

Он повернулся спиной к женщине и вошел в дом, оставив ее во дворе.

Она отдышалась, стала выкрикивать проклятия в его адрес и снова звать на помощь. Мёрд закрыл ставни на окнах, чтобы не слышать ее криков. Все его люди в это время находились на работе, и он это прекрасно знал. Женщина чуть не задохнулась от крика, но никто на помощь так и не пришел.

А у брода схватка уже закончилась. Братья вымылись в реке и направились к коням, оставив на поле битвы мертвых. Гуннар вскочил в седло и поскакал домой. Кёльслегг следовал за ним более осторожно.

– Хорошая скачка, брат, – сказал он, когда Гуннар спустился по крутому склону и слез с коня, потому что дорога стала очень каменистой.

– Так сказал Скамкель, когда Откель сбил меня с ног, – тихо ответил Гуннар. – Они смеялись надо мной.

– Счет оплачен, – удовлетворенно сказал Кёльслегг.

Гуннар вздохнул.

– Брат, – произнес он, – почему об убийстве я думаю больше остальных?

Когда Гейр и Гицур узнали о гибели Откеля, Скамкеля и их шести друзей у брода, они не стали терять время и сразу обратились в суд. На тинге дело было решено в пользу Гуннара. Месть Откелю и остальным за рану, нанесенную шпорой, и насмешки была признана справедливой. Но все согласились, что Скамкель был ни в чем не виновен. Гуннар и его враги формально примирились, но многие предупреждали его, что они так это дело не оставят.

– Сын Откеля будет мстить, – сказал друг Гуннара. – Твой родственник Мёрд, который ненавидит тебя, окажет ему помощь. Многие поддержат его, поскольку помнят, что твоя жена обокрала Откеля. Тебе лучше жить тихо и избегать врагов, которые завидуют твоему богатству и славе.

– Из-за них я не изменю свои привычки, – возразил Гуннар. – Но если смогу, то буду избегать сына Откеля.

Только три года спустя сын Откеля в открытую стал выражать свою ненависть к Гуннару. Хотя Гуннар процветал, как прежде, он понимал, что многие родственники убитых им людей хотят, чтобы у него появилось побольше врагов. Говорили, что Гуннара съедает его собственная гордость, а Халльгерда чересчур заносчива. Мужчины склонны быстро превращать споры в ссоры, и Гуннар, каким бы миролюбивым он ни был, никогда не отступал, когда считал себя правым. Когда сын Откеля решил, что пришло время для мести, ему не составило большого труда собрать единомышленников и организовать заговор.

На этот раз суд приговорил Гуннара к крупному штрафу и трехлетнему изгнанию.

Обвиняемый согласился с решением без единого слова протеста.

– Это правильный приговор, – сказал его управляющий, возвращаясь с ним после суда. – За три года страсти утихнут. А ты и раньше уезжал на такое долгое время.

– Тогда я был моложе, – грустно ответил Гуннар. – Ты присматривал за моим хозяйством, и оно процветало. Сейчас мои сыновья слишком маленькие, чтобы управлять Халльгердой, и горе грозит моим слугам, если она сможет навязать им свою волю.

– Этого можно избежать, – сказал его друг. – Будь уверен, я сделаю все, что в моих силах.

– Я оставлю тебе все необходимые бумаги, – вздохнул Гуннар, – но это очень тяжелая работа.

Он больше не стал обсуждать эту тему и спокойно поскакал домой вместе с Кёльслеггом, который сражался рядом с ним и тоже был приговорен к изгнанию.

Братья спокойно обсудили хозяйственные дела. Гуннар объехал множество отдаленных мыз, повидался с их владельцами и поблагодарил за верную службу. Из каждой поездки он возвращался с тяжелым сердцем, но на следующий день снова отправлялся в путь, потому что у него было много друзей, с которыми он должен был попрощаться перед отъездом.

Наконец наступил день, когда Гуннар отправлялся в изгнание. Его люди вышли во двор. Он на прощание обнялся с каждым, затем резко повернулся, вскочил на коня и не оглядываясь галопом поскакал за Кёльслеггом.

Когда братья грустно ехали вдоль берега реки, конь Гуннара споткнулся и сбросил хозяина. Кёльслегг остановился и тревожно посмотрел на брата. Гуннар медленно поднялся и повернулся к Речному Склону.

– На моих полях зреет урожай, – тихо сказал он. – Сено сохнет на лужайках вокруг моего дома. Скот пасется у маленького ручья, а ивы на его берегах серебрятся в лучах солнца. Всю свою жизнь я любил Речной Склон, но никогда он не казался мне таким далеким. Я никуда не поеду, Кёльслегг.

– Мы должны ехать, – сказал его брат. – В противном случае на тинге следующим летом Гейр и Гицур объявят тебя преступником. Когда тебя можно будет убить, не боясь наказания, твои враги соберутся вместе и нападут.

– Я не поеду, – повторил Гуннар. – У меня большое хозяйство. Слуги меня любят. Никто не посмеет напасть на мой дом. Если же они убьют меня, я, по крайней мере, буду знать, что должен был погибнуть в изгнании, но этого не случилось. Это подсказывает мне сердце, когда я оглядываюсь назад, на свои поля.

– Тогда я должен ехать один, – сказал Кёльслегг, – потому что поклялся сделать это и не нарушу свою клятву. Но, брат, я не уверен, что вернусь, поскольку предчувствую, что ты погибнешь.