Елена Воробьева - Летописи Арванды. Легенды спящего города

Но музыка! Она правдива, она не искажает свет —

В ней истины предвечной сила! Величие грядущих лет…

В любви я не увидел счастья — все проходяще… только сон…

И чары не имеют власти над тем, кто утром пробужден.

Но Скрипка — жизнь моя и гений! Моя любовь и благодать —

Таких чарующих мгновений мне женщина не может дать!

Антониа, сначала было успокоившаяся, впадает в безудержный гнев, схватив

скрипку, не убранную в футляр Маэстро, она в бешенстве разбивает ее об

пол… Жалобно вскрикивают, обрываясь, струны, скрипка с диким треском

рассыпается на деревянные осколки… Ангел снова качает головой и подходит

ближе к кроватке Ахилла…

А н т о н и а ( в д и к о м г н е в е к р и ч и т ) :

Я ненавижу, ненавижу! Пусть сгинет, пусть сгорит в огне!

Она тебе была всех ближе — ты ей отдал, что должен мне!

От жуткого грохота и слившихся в один визг крика матери и предсмертного во-

пля струн проснулся Ахилл. Не понимая, что происходит, он, падает с высокой

кровати… Отец в ужасе спешит к нему, мать, в одно мгновение поняв, что она

наделала, также пытается поймать малыша… Родители не успевают — Ахилл

падает на пол с большой для себя высоты — лишь Ангел успевает смягчить для

него этот удар, подставив свое крыло…

Никколо тут же посылает за лекарем, который обнаруживает лишь сильнейший

вывих плеча. Когда все успокоилось и лекарь ушел, Никколо сказал всхлипы-

вающей Антонии:

Н и к к о л о ( р е ш и т е л ь н о , с н а ж и м о м ) :

Ну все! Закончилось терпенье! Пусть в скрипке не умрет душа —

Но ты в слепом и злобном гневе чуть не сгубила малыша!

Он мой теперь! Оставь нас, слышишь?! Я не могу так дальше жить!

О, Боже, мой малыш не дышит... Нет, показалось! Крепко спит…

Антониа, теперь довольно! Ты можешь все мое забрать —

Но он останется со мною, ты будешь сына навещать.

Займись теперь своей карьерой, покуда годы не прошли,

И ты еще побудешь первой… на сцене, в опере, в любви…

Мы будем видеться так часто, как только пожелаешь ты —

Пусть каждый снова будет счастлив, и наши сбудутся мечты…

Антониа, наконец, соглашается на его условия. Он назначает ей ежемесячное

содержание и обещает положить на ее имя деньги в банк. Также обещая не пре-

пятствовать ее встречам с сыном. Антониа уходит.

Никколо с безграничной любовью смотрит на спящего сына.

Н и к к о л о ( н е ж н о , б у д т о у в и д е в с в е т ) :

Ты мой — ты кровь моя и плоть… Как в отражении зеркальном,

Я вижу все, что дал Господь когда-то мне рассветом ранним…

Я вижу, как в твоих глазах, как и в моих, таятся искры,

Витают мысли в небесах, пока безоблачных и чистых.

И взгляд открытый и прямой ты демонстрируешь умело…

Но снова врешь ты, мальчик мой… я знаю — я всегда так делал.

Как я люблю тебя, малыш! Ты, зная это, колобродишь —

И целый день, пока не спишь, меня проказами изводишь.

Ты подрастаешь… Все ясней в тебе видны мои привычки —

И порох облаком огней взметнется ввысь от малой спички…

Смогу ли я сберечь тебя, чтоб пламя не спалило душу,

Смогу ли?... Жизнь свою губя, я никого тогда не слушал…

Я так люблю тебя, мой сын! Уже сейчас подумать больно,

Что ты войдешь в чадящий дым, в котором жил я так привольно.

Ты мой — ты кровь моя и плоть… Как в отражении зеркальном,

Я вижу все, что дал Господь когда-то мне рассветом ранним…

Действие пятое. ОТЦЫ ЦЕРКВИ

Январь 1839, Генуя. Из окон кафедрального собора Сан-Лоренцо открывается

завораживающий вид на изрезанное побережье Генуи — виден кусок глубокой

синевы, и сразу не ясно, где разделяется вода и небо… Епископ Гальвано заво-

роженно смотрит на открывшуюся ему картину, невольно сравнивая с побере-

жьем Ниццы…

А в т о р : Архиепископу Генуи, кардиналу Тадини, примерно 57

лет, он ровесник Никколо Паганини. Выросший вместе с Никко-

ло, он всю жизнь завидовал его таланту. Ради того, чтобы добиться

успеха и миновать неотвратимую нищету, он принял сан и стал

уверенно продвигаться по кардинальской лестнице. Принадле-

жит к ордену иезуитов. Доменико Гальвано, епископ Ниццы, при-

ехал в Геную по приказу своего духовника — кардинала Тадини…

В умиротворенные размышления епископа Гальвано резким криком чайки вры-

вается голос кардинала Тадини…

Та д и н и ( з л о б н о - р а д о с т н о ) :

Осталось ждать уже недолго, мои собратья донесли,

Что ждет последняя дорога, и он уйдет за край земли…

Великий Мастер! Паганини! Скрипичный гений, виртуоз!

Ты, прежде, чем сойдешь в могилу, узнаешь вкус соленых слез!

Гальвано, сын мой, постарайтесь, чтоб слухи расползлись быстрей —

Пускай растет обида братьев и возмущение людей!

Пусть знают все о богохульстве и одержимости его,

И что на лбу багровым пульсом сияет дьявола клеймо!

Пусть разнесет молва, чтоб миру о преступленьях рассказать —

Наш гений растерял все силы, он едет в Ниццу умирать!

Епископ Гальвано отрывается от своих наблюдений и подобострастно смотрит

на кардинала.

Га л ь в а н о ( у в е р е н н о ) :

Архиепископ, все готово — о Паганини знают все,

Уйдет он без прощенья слова, уйдет, не преданный земле!

И если в Ницце оборвется богопротивный путь его —

Благословенье не коснется, проклятье ляжет на чело!

Никто из верных сынов церкви не примет исповедь глупца,

Что ради славы предал веру, отринувши любовь Творца!

Он не найдет приют в тех землях, и погребения процесс

Не совершится, где значенье имеет Христианский крест!

Та д и н и :

Отлично, сын мой, приступайте… Господь поможет вам в пути —

Немедля больше, выезжайте, чтобы живым его найти…

Епископ Гальвано целует перстень кардинала, тот благосклонно кивает ему на

прощание, Гальвано уходит. Кардинал Тадини подходит к окну…

А в т о р : Кардинал Тадини всматривается в безбрежную синь,

расстилающуюся вдали, от блеска играющего на воде солнечного

сияния на глазах выступают слезы, Тадини переводит взгляд на го-

род, словно пытаясь отыскать маленькую улочку, потерявшуюся

среди плотно наседающих друга на друга домов — переулок Чер-

ной кошки, где осенним вечером 1782 года родился тот, чей талант

отравил всю жизнь кардиналу…

Та д и н и ( я р о с т н о ) :

Нет… Я не верю! Господи! Не верю! Как мог ты дар такой ему отдать?!

На лбу его сияет метка зверя! Вокруг толпится дьявольская рать…

Пусть зависть пеленой глаза застила, пусть сердце мне прожег

тлетворный яд —

Я ненавижу музыку и имя того, кто нес с рожденья Твой талант!