Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна

Твой горб умащу я сандалом, — сказала царица, —
Когда на отцовском престоле мой сын водворится!

Как только прикажет властитель постылому Раме
В леса удалиться — тебя я осыплю дарами.

Убором златым увенчаю чело, как богине.
О Мантхара, будешь купаться в моей благостыне!»

Кайкейи на ложе блистала, как пламень алтарный,
Но сказано было царице горбуньей коварной:

«Коль скоро вода утечет — ни к чему и плотина!
Должна ты в своей правоте убедить господина».

В Дом Гнева царица прекрасная с этой смутьянкой
Вошла, как небесная дева с надменной осанкой.

Сняла украшенья свои золотые Кайкейи,
Свое ожерелье жемчужное сбросила с шеи,

И, в гневе, на голой земле распростершись, горбунье
Сказала: «Коль наши старанья останутся втуне,

Не будет ни Бхарате трона, ни Раме изгнанья,
Царя известите, что здесь я лежу без дыханья!

На что мне теперь жемчуга, и алмазы, и лалы?
Умру, если Раме достанутся земли Кошалы!»

Она отшвырнула свои драгоценности яро,
И, словно упавшая с неба супруга кимнара,

Приникла к земле обнаженной пылающим телом,
И скорую смерть объявила желанным уделом.

Царица, без ярких венков, без камней самоцветных,
Казалась угасшей звездой в небесах предрассветных.

В Кайкейи обитель, — подобье небесного рая, —
Вошел повелитель, безлюдный покой озирая.

Обычно царица Кайкейи, в своем постоянстве,
Царя ожидала на ложе, в роскошном убранстве.

И Ману потомок, любовным желаньем охвачен,
Задумался, видом постели пустой озадачен.

Царицей, некстати покинувшей опочивальный
Покой, раздосадован был повелитель печальный.

Привратницу спрашивать стал он о царской супруге,
И женщина эта ладони сложила в испуге:

«В Дом Гнева моя госпожа удалилась в расстройстве!»
Властительный раджа туда поспешил в беспокойстве.

Он жалость почувствовал к этой, презревшей приличье,
Жене молодой, что забыла свой сан и величье,

На голую землю сменив златостланное ложе.
Кайкейи была ему, старому, жизни дороже!

Безгрешный увидел ее, одержимую скверной.
Она, как богиня, блистала красой беспримерной.

Царица отломанной ветвью древесной казалась,
На землю низринутой девой небесной казалась,
Она чародейства игрой бестелесной казалась,

Испуганной ланью, плененной в лесу звероловом…
И царь наклонился к поверженной с ласковым словом, —

Слоновьего стада вожак со слонихою рядом,
Что ранил охотник стрелою, напитанной ядом.

Касаясь прекрасного тела супруги желанной,
Сказал Дашаратха: «Не бойся! Как сумрак туманный

Рассеяло солнце — твою разгоню я кручину.
Поведай мне, робкая, этой печали причину!»

Полна ликованья, во власти опасной затеи,
Как вестница смерти, к царю обратилась Кайкейи:

«Приверженный долгу подвижник, о благе радетель.
Ты дал мне великую клятву, Кошалы владетель.
Свидетели — тридцать бессмертных [196], сам Индра-свидетель,

И солнце, и месяц, и звезды, и стороны света [197]
Слыхали тобой изреченное слово обета.

Известно гандхарвам и ракшасам, духам и тварям
О щедрой награде, обещанной мне государем».

Властитель Айодхьи пылал, уязвленный любовью.
В объятьях Кайкейи, внимал он ее славословью.

Взывала к богам восхвалявшая мужа царица,
И лучник великий готов был жене покориться.

«Мой раджа, напомню тебе о сраженье давнишнем,
Где бились могучие асуры с Индрой всевышним.

Шамбара изранил тебя, ненавистник смертельный,
И ты бы, наверно, отправился в мир запредельный.

Но, видели боги, — в тяжелую эту годину
Кайкейи на помощь пришла своему господину!

И были два дара обещаны мне по заслугам.
Тобой, Дашаратха, моим венценосным супругом.

Будь просьба моя велика или слишком ничтожна —
Ты слово из уст изронил, и оно непреложно.
А если ты клятву преступишь, мне жить невозможно!

Властитель, нарушив обет, — пожалеешь об этом:
Тобой оскорбленная, с белым расстанусь я светом!»

Весьма опечалился раджа, собой не владея.
Казалось, оленя в капкан завлекает Кайкейи.

Она расставляла тенета, готовила стрелы.
Добычей охотничьей стал властелин престарелый.

И волю свою изъявила немедля царица:
«Хотя ожидает помазанья Рамы столица,
Не сын Каушальи, но Бхарата пусть воцарится!

А Рама четырнадцать лет из берёсты одежду
Пусть носит в изгнанье, утратив на царство надежду.

Ты Раму в леса прикажи на рассвете отправить,
Дабы от соперника Бхарату разом избавить!

Пускай возликует законный наследник, по праву,
Отцовский престол получив и Кошалы державу.

Два дара обещанных дай мне, Айодхьи владетель!
О царь, нерушимое слово — твоя добродетель!»

Злосердью Кайкейи-царицы, ее своеволью
Дивился властитель, пронзенный внезапною болью.

Он вслух размышлял: «Искушает меня наважденье,
Мутится мой ум или душу томит сновиденье?»

И раджа, Кайкейи жестокое слово услыша,
Всем телом дрожал, как олень, зверолова услыша.

Дыханье царя, оскорбленного речью супруги,
Казалось шипеньем змеи зачарованной в круге.

«О, горе!» — вскричал побуждаемый честью и долгом,
На голой земле пролежавший в беспамятстве долгом.

«Зачем, ненавистница, волю дала душевредству?
Какие обиды чинил тебе Рама, ответствуй?»

И, праведным гневом палим изнутри, как жаровней,
Добавил: «Дарил тебя Рама любовью сыновней!

Зачем же ущерб, недостойной натуре в угоду,
Наносишь ему и великому нашему роду?

Не царские дочери, но ядовитые змеи
Подобно тебе поступают, — сказал он Кайкейи. —

Себе на погибель я ввел тебя в наше семейство!
В упадок повергнет Кошалу твое лиходейство!

Скажи, за какую провинность я Раму отрину?
За что нанесу оскорбленье любимому сыну?